РАНДЕВУ СО ЗВЕЗДАМИ /

М. Садчиков

отрывок из книги:

СТОЛКНОВЕНИЯ С СУПЕРЗВЕЗДОЙ

(Алла Борисовна Пугачева)

Весной 1983-го я понял, что созрел для общения с той, о которой судачил каждый советский человек хоть раз в жизни, с той, чья популярность поистине беспредельна. Испытывая душевный трепет от предстоящего свидания, я решил приготовить нечто из ряда вон выходящее. Не просто интервью (Александр Градский в 1976-м после нашего интервью сказал, что он вполне доволен общением со мной, только вопросы все журналисты задают одинаковые, преподав мне в самом начале большого пути хороший урок), а нечто этакое... Меня посетила мысль: «Пугачева интересна всем (она и сейчас интересна миллионам, но в застойном 1983-м, на безрыбье, вызывала просто бурю эмоций), так пусть самые разные люди придумают и зададут ей свой вопрос. Пусть спросят о том, что их, а не нас — журналистов, волнует. Обзвонил множество кандидатов. Чему сразу поразился: никто не удивился — чего это, с какой вдруг стати он должен спрашивать что-то у Пугачевой, никто не послал меня подальше, не заявил, что Алла Борисовна его не волнует. Наоборот, наблюдалось всеобщее оживление и готовность к диалогу с суперстар сов. эстрады.
Позвонил Герою Соц. Труда, бригадиру пошивочного цеха объединения «Скороход» (могу себе представить обувку, за которую у нас давали Звезды Героев!) Тамаре Николаевне Титовой.
— Сейчас телек потише сделаю! — сказала Героиня, расправляясь с ужином.— Пугачеву, значит, будем спрашивать? Да, мы тут недавно с девчатами в обед обсуждали концерт «В рабочий полдень». Там Валечка Толкунова пела так хорошо, так душевно. Тут мы и говорим: «Она такая же, как мы». О Пугачевой такого не скажу. Очень уж она много про себя мнит, про себя поет, про свою интимную жизнь, а она так далека от нашенской. Вот Валечку я в своем пошивочном цехе представляю, а Аллу Борисовну нет. Спросите ее: почему?
— Спасибо, Тамара Николаевна, обязательно спрошу!
Собрав так вопросов 20—25, я причесал их и отпечатал на машинке. Как теперь добраться до Пугачевой? «Проще всего через Илюшу Резника, — посоветовал один мой приятель, известнейший питерский менеджер. — Давай я ему позвоню». — «А я ему-то зачем нужен?» — «Скажешь, чтобы и он один вопрос задал — придумай сам какой». Вариант сработал четко, и вот уже Илья Рахмильевич Резник (тогда еще ленинградец, недавно разведенный) встречает меня за кулисами СКК и ведет в гримерку к самой Алле Борисовне. Захожу, немного сбивчиво, но по возможности иронично объясняю, что у меня интервью необычное. Алла Борисовна, не ответив на «здравствуйте», смотрит подозрительно, при этом сидит ко мне спиной, правда глядя в трехстворчатое зеркало, так что я разговариваю с четырьмя Пугачевыми сразу. «Вопросы? Посмотрим. Можно и ответить. Заходите! Завтра в «Европейскую», 102-й номер». «Со двора, — добавляет поэт-песенник. — Часиков в пять».
Первое впечатление — самое верное? Трудно сказать, но, во всяком случае, всегда, когда я впоследствии сталкивался с суперзвездой, подле нее устанавливалось какое-то напряженнейшее, тягостное биополе. Да, она умна, точна, иронична, но раздражена, подозрительна, недовольна. Ни с одним советским артистом у меня не было ничего подобного. А с западными — и подавно. Ежели звезда идет на контакт, то и ведет себя соответственно. Если нет желания, то отказывает сразу. Тут же с первой до последней минуты ты ощущаешь себя чем-то обязанным, а стало быть, чувствуешь свою никчемность пред величием собеседницы. Может быть, такова реакция именно на мою личность? Но, присутствуя однажды при разговоре А.Б. с западногерманским журналистом, я почувствовал примерно такое же биополе. Впрочем, все это субъективно, и, как бы то ни было, беседовать с Аллой Борисовной жутко интересно. И говорит она талантливо, и за кадром остается масса любопытных подробностей, о которых я потом рассказывал своим домашним, ну а теперь настало время рассказать и вам. Назавтра я, насквозь гриппозный (в каждом кармане — по платку), зашел в «Европейскую». Долго искать не пришлось. Каждый швейцар знал, что к Алле Борисовне имеется отдельный вход. С площади Искусств вы проходите как в кафе, а затем направо и вверх по лестнице. Несколько подозрительных вопросов: «Кто? К кому? Зачем?» — и я предстал перед законным супругом звезды Евгением Борисовичем Болдиным — директором группы «Рецитал», а затем и Театра песни А.Б.Пугачевой, который, сидя у телефона, вел переговоры с рестораном, заказывая ужин. Несколько шагов налево — и я в апартаментах. Номер этот открывался для многих солидных людей, незадолго до Пугачевой здесь останавливался Юрий Антонов, но при А.Б. он стал выглядеть совсем иначе. Жизнь здесь кипела. Приходили и уходили какие-то люди. Трещал телефон. То и дело решались какие-то ну очень важные проблемы. А по углам расслабленно сидели несколько «приближенных», которые, судя по всему, находились тут едва ли не с утра и вели приятную, хоть и поднадоевшую, беседу со всеми полагающимися «атрибутами».
— "Ну что?! Нальем корреспонденту Садчикову, — предложила Хозяйка (кстати, так Аллу Борисовну зовут издавна в разговорах между собой члены ее коллектива.— Прим. авт.). — Что пьют журналисты: коньяк, водку, сухое, шампанское?
Отказываться было опасно и глупо. Что делать трезвому в такой компании?!
— Разве что водки. Совсем немножко. Полечиться от гриппа!
— Полечись, полечись, — сказала Алла Борисовна, и вечер пошел назначенным и привычным чередом..
Я бы мог отказаться: у меня работа! Но у нее ведь — тоже работа. Через три часа концерт. Сольник «Монологи певицы». Но здесь это никого не смущало.
— Алла Борисовна, вы прочитали бумажку с вопросами?
— Да где ж она у меня?..
— У меня есть копия.
— Вот и хорошо. Налейте корреспонденту!
— Спасибо, мне хватит.
— Ну, давайте поговорим. (Читает вопрос Героини из пошивочного цеха.) Так. Ну что сказать? Бабоньки, ну неужто вы такие дуры?! Не верю! Неужто и вправду считаете, что вы — такие же, как Валя Толкунова? Да не поверю никогда! Чтоб у вас в жизни было так, как у нее... В общем, я бы так ответила (и этот ответ вскоре был напечатан в газете «Смена».— Прим. авт.): «Все зависит от амплуа, от того, какой образ создается на сцене. Амплуа Толкуновой — быть «одной из всех». То, что делаю я, может быть, поначалу кажется непривычным, из ряда вон выходящим, но ведь я хочу быть немножко впереди. Таково амплуа, и особенно это подчеркнуто в программе «Монологи певицы», с которой сейчас выступаю. Программа так построена, что требует камерного звучания, здесь предопределено отделять себя от зрителя. Поэтому и разговоры с залом между песнями я резко сократила».
Поехали дальше. Доктор философских наук, социолог Владимир Тимофеевич Лисовский (профессор ЛГУ в годы перестройки как-то сдал позиции, а в ту пору его имя гремело: он то и дело, выступал на диспутах, осуждал буржуазный образ жизни и разворачивал перед социалистической молодежью блестящие перспективы, причем делая все это достаточно убедительно, и в том состояла особая изощренность). Вопрос свой он задал тут же, ни секунды не раздумывая. Сказал мне по телефону: «Пишите, Миша!» — и продиктовал, словно по бумажке, видно, уже сто раз говоренное:
«Мой вопрос, возможно, покажется вам банальным — он касается проблемы кумира, идеала и идоломании. Вам, Алла, приходится сталкиваться с этим изо дня в день и мне, по роду научных занятий, тоже. Вы кумир у значительной части молодежи. Надо сказать, что я за кумиров. Ведь его не просто слушают, ему верят. Но у этого явления много негативного: достаточно подойти к служебному входу после вашего концерта — и увидишь столько нелепых страстей. Пытаетесь ли как-то влиять на поклонников? Случись такая пресс-конференция: вы и ваши самые заядлые поклонники, как их теперь называют — фаны,— что бы им сказали в первую очередь?»
— Нравятся мне эти ученые, — ухмыльнулась Алла Борисовна.— Сидят себе, студентам мозги пудрят, высасывают свои кандидатские и докторские из пальца — а сами ничего толкового спросить не могут: «Мой вопрос покажется вам банальным — он касается проблемы кумира, идеала и идоломании». Бог мой, какой стиль! Надо ему в том же ключе ответить. Он потом мой ответик в какую-нибудь лекцию воткнет. (Как в воду глядела: доктор Лисовский частенько затем цитировал «ответик», украсив им свой очередной труд, вышедший громадным тиражом. — Прим. авт.). И Алла Борисовна c профессорским пафосом — под хохот окружающих!— дала ответик:
"Я приезжаю в Ленинград через год-два и замечаю, что у моих фанов растет, если так выражается наука, культурный уровень. Они не только сами меняются, становясь дисциплинированнее, тактичнее, но и меня заставили измениться. Раньше, выходя из дома, не слишком придавала значение тому, как выгляжу, во что одета, о чем говорю. С появлением этих самых фанов и за собой стала следить пристальней, помня о том, что меня слушают, воспринимают, на меня смотрят. Ну а случись между нами такой разговор, «пресс-конференция», пожалуй, спросила бы у своих поклонников — они вообще знают, что жизнь коротка? (Тут Алла Борисовна неожиданно сменила тон — теперь говорила вполне серьезно. Эти неожиданные повороты в настроении и разговоре, мгновенные, неуловимые, — особый стиль, которым блестяще владеет народная певица. Я и по сей день удивляюсь, а тогда был просто потрясен этой сменой: «Они вообще знают, что жизнь коротка?» Ну просто афоризм! — Прим. авт.) Пусть думают об этом, когда простаивают у подъезда. Кстати, и стоять у подъезда можно по-разному. Можно, например, научиться общаться, познакомиться, друзей найти. Ведь это своего рода клуб, который живет по законам, установленным этими ребятами, никем другим! Пусть их общение тоже будет на уровне — не сплетен, а разговоров о музыке, о жизни вообще. Может быть, я много говорю об этих ребятах — ну подумаешь, стоит стайка мальчишек-девчонок. Но меньше всего хочу осуждать: возможно, прежде чем найти место под солнцем, им нужно найти свое место в тени».
Ну что, за такой ответ профессор был просто обязан поставить студентке Пугачевой А. «отлично». А чуть позже, когда приспело время отправляться на концерт, Алла Борисовна подошла к окну, отодвинула занавеску и процедила: «Стоят с...». Я сначала даже не понял, что она сказала. Переспросил кого-то из рядом сидящих: "Кто? Кто стоит?» Оказалось, не ослышался. Словечко предназначалось тем самым фанам, что в ожидании отъезда звезды уже выстроились под окнами. Это была не простая, а моторизованная «пятая колонна». Фаны и фанатки набились в закупленные такси и частников и поджидали, когда их идол, «кумир значительной части молодежи», выйдет из «Европейской», усядется в черную «Чайку», — и дальше начиналась глупая, азартная «погоня». Десяток такси и частников, гудя клаксонами, лязгая тормозами, устремлялись вслед за черной красавицей. И плевать хотели на знаки, перекрестки, светофоры... Зрелище не из приятных, и свое слово, брошенное из-за занавески, эти адские водители заслужили.
Но этот момент в статью я тогда не включил.
Далее по тексту шел вопрос писателя Александра Житинского. Да-да, того самого рок-дилетанта. Но в ту пору он если и начал печатать свои записки, то самые первые, самые беспомощные главы, где от Житинского доставалось и «Машине времени», и другим. До перерождения в рок-спеца было как до Луны, а вопроса Пугачевой Александр Николаевич Житинский... не задавал. Как же так? Дело в том, что несколько вопросов я заготовил заранее, придумал сам. И один вопрос просился явно от кого-то из писателей. Я позвонил нескольким, да не дозвонился. А тут в редакцию зашла Елена Маркова, специалист по пантомиме и театровед, постоянный автор «Смены», тогдашняя жена писателя Житинского. Она идею и вопрос одобрила. Не уверен, что согласовала потом с мужем, но, когда вышла статья, он не возмутился. Впрочем, и не одобрил.
Итак, «вопрос» писателя Житинского:
— Однажды мне попалась статья с вашим интервью, где были такие слова: «Молодой человек наших дней не представляет себя вне музыкальной культуры. Самые острые, самые актуальные проблемы современной музыки обсуждаются теперь в каждом доме. Складывается ситуация, при которой литературные, театральные и многие другие интересы реализуют именно через музыку. Тем, кто понял эту особенность нашего века, легче воспитывать молодежь». (Цитатку, естественно, подобрал я, выписав ее в библиотеке. — Прим. авт.) К сожалению, фраза была сказана мимоходом, без вашего разъяснения. Но, честно говоря, насторожило такое высказывание, которое волей-неволей отодвигает литературу, театр в разряд второстепенных жанров. Я не могу согласиться с такой точкой зрения».
— «Я не могу согласиться...» — подхватила фразу Алла Борисовна, наполнив иронией. — Как там этого писателя? Житинский? Друзья, вы знаете такого писателя? Вот и я не знаю. Ну, ладно, пиши, писатель, авось станешь известным! Что мы ответим писателю? Ответим так:
«Я имела в виду ситуацию, которая складывается сейчас на эстраде. Мне приходится часто сталкиваться с людьми, которые не знают ни классической музыки, ни поэзии, ни театра. На первый взгляд кажется, и знать не хотят! Так вот, своими концертами я, как это ни странно, пытаюсь заинтересовать их не только эстрадой. Одна из моих поклонниц пришла в библиотеку и попросила «стихи Сонета Шекспира», твердо зная, что именно так зовут автора. А потом прочитала сборник и написала мне совсем не глупое письмо. Когда я запела стихи Цветаевой, Мандельштама, Ахматовой, мои зрители удивлялись, но искали, прочитывали этих поэтов, открывали для себя. А многие мои серьезные слушатели принимали эти опыты в штыки: Белла Ахмадулина, например, обрушилась на меня, впервые услышав песню «Когда я буду бабушкой». Потом она изменила мнение, оставив за мной право на свое видение этих стихов. Я все это рассказываю, потому что не вижу тут какой-то своей личной заслуги. Вы, конечно, правы: сегодня эстрадная музыка — такой жанр, который «бьет в десятку». Но, кажется мне, если бы ваши уважаемые представители самых различных жанров искусства почаще думали, что делают свое дело не только для высоких ценителей, но и для тех, кто пришел к ним в первый раз, на многие вещи им пришлось бы взглянуть критически. Я за такое искусство, которое трогает каждого, а не только знатока, - за искусство Образцовой, Атлантова, Плисецкой, Максимовой, увидев которых зритель не выключит ручку телевизора, независимо от того, достаточно ли образован в этом жанре. Вот я и ратую за качественность в любом искусстве! И еще за то, чтобы думать о тех людях, что пришли к тебе в первый раз, и о том, придут ли снова,— это зависит от артиста, а не от жанра».
Внял ли писатель А.Житинский этим мудрым словам? Кто знает. Во всяком случае, нынче бы ни Алла Борисовна, ни кто-то другой не рискнули бы так пошутить: "Кто слыхал о таком писателе? Житинский? Как же, как же. Знаем! А что он написал? Как что — «Записки рок- дилетанта», ну и еще рок-фестиваль «Авроры» на Елагином острове провел, ну и еще он приятель Гребенщикова...» Следующим шел вопрос «от народа». Записан был так: «Зритель в театральной кассе. Александр Соколов, рабочий, 23 года»:
— Простояв долгие часы, я так и не достал билет на концерт. И у меня сложилось впечатление, что попасть на ваши выступления становится все труднее, если вообще возможно. Мы понимаем, что есть телевидение, пластинки, но ничто не заменит живого общения с певицей, и мечтаем о такой встрече. Когда снова приедете в наш город?
Пугачева ответила просто, без всякого эро ничества:
— Наверное, скоро, и опять с программой «Монологи певицы» — именно для того, чтобы ее увидели те, кому в этот раз не удалось. А вам, Саша, лично обязательно пошлю билет...
И тут обратилась к Болдину: «Женя, пометь себе!» Тот кивнул. Насколько мне известно, кивок этот не был приведен в исполнение. Никто у меня не спросил адреса того самого рабочего Соколова. И в следующий приезд, естественно, никто не вспомнил об обещанном. Евгения Борисовича, к слову, раздирали на части: едва управившись с меню ужина, он вынужден был решать новую проблему — невесть откуда принесли новенькие сапоги. Не на сцену, просто так — по весне-осени. Насколько помню, Евгений Борисович отверг ту пару. Что же касается рабочего Соколова, то я был уверен, что в следующий визит своей любимой певицы в Ленинград он разорвет меня на кусочки и добьется обещанного билетика. Ан нет — тишина. Между тем рабочий Соколов исправно слал письма на каждый хит-парад, ставя месяц за месяцем на высшие места новые песни Пугачевой. Во всех разделах у него были только песни Пугачевой, изредка разбавленные одной-двумя мелодиями Леонтьева или Антонова. Сколько пылких слов в свободное от своей пролетарской деятельности время посвятил он любимейшей и уважаемой Алле Борисовне! Но почему же не пришел за билетом? Я подошел к разгадке совсем недавно. И раньше удивлялся слишком уж женственному почерку Александра, а тут спустя два-три года, в 1990-м, получил письмо с очередной порцией восторгов, написанных тем же почерком, правда уже без подписи «рабочий» и с другой фамилией. Может быть, Александр стал мастером или начальником цеха, может быть, женившись, сменил фамилию?.. Впрочем, буду рад, если рабочий Соколов когда-нибудь объявится живьем. За мной должок: «Вам, Саша, лично обязательно пришлю экземпляр этой книжки с автографом автора!»
Однако в этом вопросе человека из очереди, которая никогда не подходит, таился особый смысл. Тогда, в 1983-м, об этом говорить не спешили, разве что Жванецкому позволялось шутить: «На моих концертах уже не тот, кто хочет, а тот, кто может». Аналогичная картина происходила с Пугачевой. Попасть на ее концерты рядовому зрителю, особенно в Ленинграде, где исторически нет черного рынка билетов (в Москве в двух-трех местах вам охотно предложат билетик на самый дефицитный концерт или спектакль — только плати, а перед концертом выстроится полк спекулянтов — только дай сверху, а в Питере такого почему-то не наблюдается), было просто нереально. Несколько лет спустя, Пугачева в очередной раз прибыла в 15-тысячный зал СКК на очень большое число концертов, я стал свидетелем занятной ситуации. Кто-то из моих приятелей из «Рецитала» дал мне несколько квитков на концерты. Система таких квитков следующая: «Ленконцерт» или сама певица оставляют себе в бронь несколько сотен лучших мест, а то и более. На квитке проставлено ваше место, однако вы должны подъехать в одну из блатных касс и, предъявив эту бумажку, с чувством собственной значимости, выкупить бронь. На сей раз процедуру выкупа взяла на себя касса самого СКК. Это жутко неудобно, так как комплекс имени великого вождя расположен на отшибе. Но у людей, имеющих бронь, имеется и личный транспорт, либо они способны взять такси. И вот представьте: жаркий летний день, к служебному входу в СКК выстроилась колоссальная очередь. Одна за другой подкатывают машины, из них выходят гордые граждане и, вынимая свой квиток, шествуют мимо изнывающей очереди к дверце, у которой стоит милиционер. А что — имеют право! Но страж порядка отодвигает их бумажку и говорит: «Эти тоже все с бронью — становитесь в очередь?» Поняв наконец свой конфуз, претендент с опущенной головой ретируется, понимая, что тут на час-полтора стояния в очереди. Очередь потешается.
Ай да Алла! Браво, браво!
Следующий вопрос задавал главный режиссер Театра имени Ленсовета, народный артист СССР Игорь Петрович Владимиров:
— Вчера побывал — в первый раз!— на вашем концерте («Интересно, как он все это успевает — и на концерты, и на футболы-хоккеи ходить?» — думал я, разговаривая с Игорем Петровичем по телефону. — Прим. авт.), и мне очень понравилось, особенно песня «Люди, люди, люди». Мой вопрос, наверное, будет коротким: как вы выдерживаете такую нагрузку, как все это выносите?..

— «Люди, люди, люди» (пропев эту фразу, начала ответ Пугачева.— Прим. авт.) помогают мне выносить все это, когда бывает совсем трудно. И я думаю о них, тех, кому, я чувствую, пока еще нужна. И пока еще нужна, не могу не петь... По-моему, в этом мы с вами схожи, Игорь Петрович?
Ответ получился очень личным. Что ж, Алла Борисовна умела улавливать интонацию вопрошающего и отвечала соответственно. В документальном фильме режиссера Виноградова есть такой фрагмент, когда ведущий Андрей Миронов спрашивает Пугачеву: «Алла Борисовна, а как вы относитесь к своей популярности?» — «Я в ней купаюсь!» — явно кривляясь, отвечает звезда. На пленке по несовпадению уровня и тембра звука чувствуется склейка. Но, будь все состыковано идеально, я бы все равно ни за что не поверил, что Пугачева так могла ответить Миронову. Готов спорить на что угодно, что отвечала Алла Борисовна какому-нибудь журналисту, а голос Миронова подложили потом. «Андрюшеньке», с которым она была отлично знакома, она никогда бы так не ответила. А как? Во всяком случае, не оплошала бы.
Еще один вопрос — руководитель дискоклуба «Витражи» Игорь Чернов:
— У нас в дискотеке делается акцент на популяризацию советской музыки, и, надо сказать, что ваши песни, мелодии Антонова, «Машины времени» встречаются публикой не хуже западных. Но все-таки престиж нашей поп-музыки — это каверзный вопрос. В последнее время вы часто пели за границей; наверное, там не всегда были лаврами увенчаны. Но каково все-таки ваше общее впечатление — способна ли наша эстрада сегодня конкурировать с зарубежной?
— Алла Борисовна, вы в дискотеке «Витражи» популярны больше, чем «Битлз», — попробовал пошутить я.
— Вот уж не надо,— снисходительно отмахнулась она.
Между тем пропагандист советской музыки Игорь Чернов, конечно, лукавил: несмотря на все его сверхтитанические усилия, народ требовал Майкла Джексона и прочих «ихних» звезд. Ситуация усложнялась тем, что дискотеки получали в то время список нерекомендованных к исполнению групп и солистов, отпечатанный на десяти страницах. Среди них—«Аквариум», «Кино», «Зоопарк» вкупе с Родом Стюартом и «Пинк Флойд».
И все же так хотелось конкурировать, так верилось в наше родное и могучее эстрадное искусство!
— Это здорово, что вы пропагандируете нашу советскую музыку! — отвечала Пугачева. — А насчет лавров за границей — тут такое дело. Должна признаться, если бы не была уверена в успехе там, куда еду, не поехала бы. Отказывалась и отказываюсь от многих лестных предложений. И не только потому, что боюсь своего личного неуспеха, провала. За рубежом, и это отнюдь не высокопарность, за спиной стоит не твое личное, а общественное, наше искусство. (Думаю, прочитав нынче этот пассаж, сама Алла Борисовна улыбнется. Н-да. Но из интервью слова не выкинешь, и правофланговая артистка сов. эстрады отнюдь не была лишена «пафосности». Впрочем, тех, кто возвращался из-за границы и пел на весь Союз байки о своих суперуспехах на Западе, тоже можно понять. Советский артист, за чьей спиной стояла такая развитая сверхдержава, не мог опростоволоситься, даже если пел в пустом зале или перед сотрудниками нашего посольства. Иначе ему в любой момент могли перекрыть кислород, сделать его невыездным. Впрочем, у Пугачевой дела шли еще более-менее...— Прим. авт). Пока что все мои поездки прошли удачно. Если и возникали проблемы, то из-за отсутствия рекламы. Подчас зритель бывает не готов воспринять «такую певицу из России», уже приучен к «калинке-малинке». Но лед недоверия тает, если работаешь честно, делаешь то, что умеешь, не подстраиваешься. Эстрадное искусство сегодня очень интернационально, но, чтобы иметь полное право называться интернациональной певицей, необходимы не только мои усилия. Нужны и техническое оснащение, и реклама на уровне. Затраты себя оправдывают. Песня сейчас может многое решить в мире, и это серьезное, хотя и мирное оружие. (Ну прямо цитата из тов. Черненко — тогдашнего Генсека! — Прим. авт.) Мы, советские эстрадные исполнители, только-только выходим на международную орбиту, и, мне кажется, от этих шагов многое зависит. Вот что важно: какими мы себя зарекомендуем — такое и будет потом отношение к нам и к тем, кто займет наше место.
Что же происходило на самом деле? 15 апреля 1989 года Алла Борисовна, судя по ее многим высказываниям, встретила свое 40-летие. Правда, злые языки имели на этот счет свои цифры, но возраст женщины — дело святое, и не будем касаться данной темы. Стало быть, на момент нашего интервью певице было 32—33. Почти безумие — начинать в этом возрасте зарубежную карьеру. Просто нереально найти менеджера или крупную фирму, которая вложит в тебя приличный капитал. Но раньше у Пугачевой просто не было возможности выезжать, записываться, сниматься ТАМ. При ее неистощимых вокальных талантах, актерском мастерстве, личностных качествах — я уверен!— на Западе она бы не затерялась. Но при условии — если бы поехала лет в 20, пусть даже в 23—25. Она же выехала много позже. Зарубежные выезды А. Б.— это совершенно отдельная эпопея, и мне известны лишь фрагменты, кадры из этой серии (пусть даже рассказанные надежными людьми, спутниками Пугачевой). По ним не восстановишь реальной картины. Факт есть факт: были годы, когда Алла Борисовна много чаще других советских эстрадных и рок-артистов выезжала на Запад и на Восток. У нее была масса возможностей утвердиться. Но более-менее это получилось лишь в Швеции и Финляндии. Ни в Западной Европе, ни в США не удалось. И теперь такие выезды становятся все реже. Время упущено. Что ж, вся надежда на молодежь — на того же Преснякова.
Но вернемся в 1983-й. Следующей «собеседницей» певицы стала начальник отдела пропаганды моды Ленинградского дома моделей одежды Евгения Михайловна Франчук. Перспектива поговорить со звездой о проблемах моды ее не слишком вдохновила. Единственное, что смогла выдавить из себя Евгения Михайловна, — такую фразу:
— Скажите, ваше концертное платье — отражение вашей индивидуальности, идеи того, о чем поете, или еще чего-нибудь? (А вообще-то — не для печати! — добавила модельер, — о моде лучше бы поговорить с Понаровской или Пьехой.) Пугачева отреагировала на иронию,, заключенную в вопросе, с ходу:
— Мое концертное платье — отражение моей индивидуальности, идеи того, о чем пою, и... еще чего-то!
Но я бы не хотела, чтобы зритель думал, что все мои программы будут в «балахонах». А поскольку зрительское восприятие несколько консервативно, я в телевизионных передачах решила потихоньку подготовить публику, что могу быть и другой. Может быть, эта «подготовка» поможет, чтобы зритель в новой программе не разглядывал весь концерт наряды, а успокоился после первого номера и занялся своим непосредственным делом — сопереживал песне. (Надо же, она, не зная добавки «не для печати», словно почувствовала это дополнение. Последняя фраза — будто камешек в огород певиц-манекенщиц, к которым можно отнести и Понаровскую, и отчасти Пьеху, и ту же Вайкуле. — Прим. авт.)
Настал момент выполнить условие договора и задать вопрос поэту Илье Резнику. Он сгорал от нетерпения: «Аллочка, что бы мне у тебя такое спросить?»
— Спроси, когда мы поругаемся?— предложила Пугачева.
— Нет-нет. Меня часто спрашивают: какой у тебя, Алла, характер? Я говорю, что мы работаем вместе уже более десяти лет, с песни «Посидим-поокаем», и не можем поссориться. Но почему вчера на концерте ты не назвала автора стихов новой песни «Скупимся на любовь»?
Пассаж в стиле Резника — и комплимент произнес, и себя не забыл.
А. Пугачева:
— Ну ты и спросил! Я, между прочим, и себя не назвала (она была автором музыки! — Прим. авт.) Вот если понравится песня, если спросят, кто написал, — тогда другое дело. А знаешь, вчера многие подходили и спрашивали про нашу с тобой новую песню — кто ее написал?
Славно поговорили... Посидели-поокали... Как уж тут рассориться, если такое совпадение мнений. Впрочем, песня «Скупимся на любовь» была отличной, хоть и не пробилась в хиты.
Еще один вопрос из моего списка: молодая певица, солистка Ленконцерта, лауреат телеконкурса «Песня-82» Анна Широченко:
— Каждый певец или певица мечтает «состояться». Существует такое мнение, такой спор: одни говорят, надо петь «все чаще и чаще», чтобы тебя заметили, — иначе можно пропустить свое время, другие — петь реже, но свое. Второй путь, конечно, ближе к слову «состояться», но все-таки — как не пропустить этот «свой момент»? Как стать звездой?
— Если такие вопросы задаешь, Аня, никогда звездой не станешь! — отбила Алла Борисовна. — Ежели сомневаешься, то лучше замолчи, отойди в сторонку. Не надо экспериментировать на зрителе. Не надо выносить на огромную аудиторию свои опусы, которым сам-то не совсем веришь. Не спеши обнародовать себя, запечатлеться на телеэкране или пластинке — зритель ждет, ищет в певице личность, а личность должна пусть долго молчать, но потом «явиться» раз и навсегда нужной, убежденной в своей правоте.
Ну это явно про себя! Вполне автобиографично. Что касается Анны Широченко, то пророчество Аллы Борисовны сбылось — звездой она не стала.
Вопрос олимпийского чемпиона по конькам, тренера молодежной сборной СССР Евгения Куликова: 1
— Я недавно ушел из спорта и поэтому немного завидую представителям вашей профессии, которым не надо думать о том, что придется выйти «из игры» по возрасту. Хотя в одном интервью вы говорили, что собираетесь петь «вечно», называли даже приблизительно возраст, когда, возможно, распрощаетесь со сценой. (В моем досье того старинного интервью не сохранилось, поэтому хоть убей не помню, какая же дата называлась певицей, перешла ли она нынче эту черту или будет сражаться еще пять — десять — пятнадцать — двадцать — двадцать пять лет.) Конечно, жалко будет, если этот прогноз сбудется. А вы никогда не помышляли собрать свой учебный класс из молодых способных певиц и научить их всему, что сами умеете?
А. Пугачева:
— Куликова знаю — здорово бегал! Женя, все, что в моих силах, делаю для молодых певцов, которые достойны стоять перед людьми на сцене, и для этого не нужно обязательно открывать свой учебный класс, хотя меня уже просили об этом в ГИТИСе. Но считаю, что молодым надо передавать отношение к делу, а не профессиональные секреты — они у каждого свои. Для этого сцена — лучшая кафедра. Ну а что касается относительного спокойствия моей профессии, поверьте, не так это. И в спорте, в вашем виде, и в моем виде искусства нужно каждый день, каждый концерт помнить, что это не вечно. И работать с этой мыслью. Только так мы продлеваем себе жизнь!
Ой ли? Только ли так? Могли ли в ту застойную пору и Куликов, и Пугачева знать, что грядут иные времена, иные нравы, которые перестроят всю их жизнь? Выяснилось, что лучшая кафедра — вовсе не сцена, а собственный хозрасчетный Театр песни А.Б.Пугачевой! Причем театр, который тут же стал СП (совместным предприятием). Не растерялся и Евгений Куликов. После не совсем удачного руководства молодежной сборной Куликов решил было тряхнуть стариной и занялся шорт-треком (для непосвященных: это конькобежные гонки в хоккейной коробке, которые долгое время не признавались в СССР, а потом утвердились), но и тут не слишком преуспел. И нашел себя в СП, создав шведско-советский спортивно-оздоровительйый клуб.
...Однако пора было собираться. До концерта оставалось совсем немного, да и стол опустел. Вот что я написал в газете «Смена» в главе «Вместо послесловия»:
«В гостиничном номере смеркалось. Пугачева посмотрела на старинные часы... Надо же, час пятьдесят проговорили! Почти столько, сколько длится ее программа «Монологи певицы». И в эти десять ленинградских гастрольных дней главным,, делом жизни для нее был Концерт. Днем она могла быть не в настроении, рассеянно отвечать на вопросы друзей, знакомых, машинально давать автографы, расстраиваться, что «сегодня совсем не в голосе», жаловаться на головную боль, но к концерту все исчезало, она преображалась, и начиналось то зрелище, которое довелось увидеть ленинградцам и о котором говорили в эти десять дней всюду. Начинались «Монологи певицы», где не было не то что антракта, даже просто пауз между песнями. Секунда — и одна песня сменяла другую, один монолог — другой. И, глядя на Пугачеву на сцене, вспоминая ее в беседе, ее ответы на вопросы, я думал: только бы не растворились в вашем, читатель и зритель, восприятии за разными любопытными деталями и подробностями из жизни звезды те главные слова, что были, возможно, сказаны ею мимоходом, вскользь, но от этого ценности не теряли: «Нужно каждый конверт помнить, что все это не вечно, и работать с этой мыслью. Зритель ждет, ищет в певице личность. Пока я нужна, не могу не петь». Прощаясь, Алла улыбнулась: «Ну и работу вы мне задали... Вопросы все непростые. Каждый, наверное, достоин отдельной статьи. Спасибо всем вам, мои уважаемые собеседники, я не хочу ставить точку (берет ручку и пишет): „Встретимся—договорим"».
На самом же деле все выглядело несколько иначе...
— Все вопросы? Уф, ну и работку вы мне задали. — И вдруг стрельнула репликой: — А хотите, я вам на те же самые вопросы дам другие ответы?!
— К-к-а-к другие? Нет, не хочу.— В эти секунды я приходил в себя и наконец пришел. — А вообще-то хочу — это должно быть интересно, — очень и очень скромно сказал я.
Но, похоже, меня уже никто не слушал. Все вдруг словно врубились: концерт ведь! Ехать надо.
Я же успел стрельнуть у Евгения Борисовича две контрамарочки — для редакционного начальства. Через пару дней Алла Борисовна завизировала текст нашего интервью, убрав два-три несущественных слова. Еще через пару дней статья вышла в свет, и я стал ждать: когда же встретимся? Когда договорим?