АЛЛА + ФИЛЯ /

Наталья Белкшина

полная версия книги

От автора

«Звёздная семейка» - это кукольный сериал канала ДТВ, пародирующий мир наших всеми любимых и уважаемых эстрадных звёзд. А эта книга – основанное на одноимённом сериале весёлое чтение. Но в книжном варианте герои сериала (Алла Борисовна, Филипп, Максим, Настя, Кристина и другие) более саркастичны, трогательны, ранимы, самоуверенны, уязвимы и забавны – в общем, они более живые, чем в кукольном воплощении. Как и сериал «Звёздная семейка», эта книга основана на всевозможных мифах, слухах, сплетнях, домыслах и высыслах о жизни наших суперзвёзд; богатый материал щедро поставляется отечественными массмедиа. Но неповторимость звёздных характеров – это вещь абсолютно реальная. В наших звёздах, согласитесь, так много смешного, что об этом стоило написать книжку...

Как автор этого безобразия я заранее прошу прощения, если кто-то из прототипов книги окажется задет за живое. Это не более чем случайное и незлонамеренное совпадение.

1. КРЫША ДОМА

Стояла тёплая осень две тысячи четвёртого года. Болото шоу-бизнеса покрылось новами кочками, на которых восседали молодые дарования, и распространяло сладкий дурманящий запах. Алла была счастлива – она по-прежнему была Примадонной, у неё была прекрасная семья, а недавно появилась новая, интересная работа. Она решила начать другую жизнь, полную труда и творчества. Разбудив домочадцев с первыми петухами, Алла загнала их на кухню.
- Как хорошо, что мы рано встали, правда? – спросила Алла.
Филипп ответил ей невнятным звуком, в котором угадывалось страдание. Рыжеволосая Настя С., юная протеже Филиппа, не ответила ничего, а Максим Г., протеже Аллы, давил застрявший в горле зевок.
- Это очень правильно – вставать со всей страной, - продолжала Алла. – Мы, деятели шоу-бизнеса, такие же труженики, как... как ткачихи и... кто там ещё бывает?.. шахтёры какие-то... короче, мы тоже рабочий класс.
- Давайте жрать уже, - просто сказал Филипп, снижая пафос.
- Давайте! – подхватила Алла. – Давайте жрать со всей страной... Я после завтрака уйду на работу, и вам тоже рекомендую заняться чем-нибудь полезным.
- В смысле? – спросил Максим, продолжая давить зевок.
Алла задумалась.
- Ну, ты, Максим, мог бы заняться своей диссертацией...
- А, это да... – испуганно согласился Максим. – Это я мог бы...
- А я пойду дворы вылизывать! – брякнул Филипп. – Шутка.
- Не врубилась. Макс, при чём тут дворы? – тихо спросила Настя, пихнув локтем товарища.
- Ну ты тормоз, Настя, - прошептал Максим. – Помнишь, Филя заявил, что не будет извиняться перед этой журналисткой, а лучше дворы будет вылизывать...
Алла обратилась к Филиппу:
- А ты, Филя, давно собирался поработать над новым диском турецкого певца Таркана. Уходить со сцены надо подготовленным. С хорошим репертуаром.
Филипп только поморщился. Алла допила свой чай и встала из-за стола.
- Что ж, мне пора к полуфабрикатам... А вы работайте! Работайте! Максим – тебя ждёт диссертация!
Взбив кудри отработанным жестом, Алла удалилась, ещё раз одарив присутствующих неповторимой улыбкой Примадонны.
Оставшиеся вслушивались в череду обнадёживающих звуков – хлопнула дверь, хлопнула другая дверь, хлопнула дверца машины, машина завелась и отъехала...
- Фу... слава богу, ушла... – сказал Филипп и истово перекрестился. Больше всего в жизни он ценил такие минуты.
Настя хихикнула:
- Ну чё, пацаны, по пивку – и спать завалимся?
- У меня весь сон на фиг пропал, - сказал Максим. – Зачем Алла мне про диссертацию напомнила?
- Алла вообще садистка... – заметил Филипп, имея в виду что-то своё, тайное.
- Нет, но зачем так жестоко?! – недоумевал Максим. – Диссертация какая-то...
Настя выудила откуда-то старую жёлтую газету и погрузилась в чтение, иногда кося хитрым жёлтым глазом.
- Не догоняешь ты, Макс. – тихо и значительно произнёс Филипп. – Алла тебе даёт понять, чтоб ты валил отсюда, понял? Пиши, мол, диссертацию, занимайся своими делами, мне ты не нужен, мальчик, всё, поезд ушёл!
- Ё-моё... – Максим закусил пухлую нижнюю губу и приготовился разрыдаться.
Но ему помешала Настя, которая вдруг завопила, потрясая жёлтой прессой и рыжей головой:
- Прикиньте, что пишут! Кате Лель тридцать лет стукнуло! Старуха!
Филипп на правах продюсера отвесил Насте лёгкий подзатыльник и сочувственно обратился к Максиму, который всё ещё готовился разрыдаться:
- Макс, а ты помнишь, был когда-то такой певец – Серёжа Челобанов?
- Не помню.
- И я не помню. Я тогда маленький был... А Алла к этому Челобанову относилась когда-то примерно так же, как к тебе сейчас. И, короче, всё у Челобанова с Аллой было вроде нормально. Примерно как у вас сейчас... И однажды Алла ему говорит... ну, в общем, что-то она ему такое сказала... Как она умеет. И вот с тех пор никто и не помнит, что был такой певец – Серёжа Челобанов. Видели его где-то на Чукотке – но это слухи, я не верю. Пропал мужик, и всё. А ещё был Кузьмин. И тоже, всё было нормально. А потом она ему тоже что-то такое вдруг говорит...
- Типа – «пиши диссертацию»?
- Да нет, это ты с диссертацией носишься, а Кузьмин всё время химзавивку делал. И Алла ему как-то говорит – поди, мол, сделай химзавивку помельче... И всё. Больше никто его не видел на просторах шоу-бизнеса.
Настя снова затрясла газетой и завопила:
- Блин, я не въезжаю, - что это значит? Здесь Алсу говорит в интервью: Я, говорит, рак, ранимый человек. Так она рак или человек?
Филипп поморщился:
- Она татарка, Настя, я же тебе рассказывал.
- Настя, я поражаюсь! – возмутился Максим. – Меня выгоняют из дома, из шоу-бизнеса, а тебя волнует какая-то поганая газетёнка...
- Максик, ну прости, прости... – затрепетала Настя. А тебя выгоняют, да?
- Да, - сказал Максим скорбно. – Филипп говорит, что Алла больше не хочет меня видеть...
- Бедный, бедный! – Настя обняла кучерявую Максову голову, выдержала похоронную паузу и сменила тон. – Ну, и чего ты сидишь? Давай, Макс, вали уж... Наглёж вообще! – она с силой отпихнула кучерявую голову Макса, снова развернула газету и задёргалась в новом приливе восторга. – Филя, прикинь, чего пишут! Варум и Агутин отпразновали годовщину свадьбы... А это кто такие? Блин, ничего не помню...
- Настька, ты стерва, - сказал Максим, и на глаза его навернулись злые слёзы. – Ты зачем отравляешь мне последние минуты в этом доме чтением поганых газет? И вообще, стыдно не знать, кто такое Варум и Агутин! Ещё вякнешь что-нибудь – и я... я не знаю, что я сделаю. Я... я тебе... глазное яблоко в сфинктер вставлю.
- Не, Макс, я не врубаюсь, о чём ты... – честно призналась Настя и углубилась в газету.
Максим слегка завыл – коротким щенячьим завыванием – и сжал хрупкие кулачки лингвиста и компьютерного пользователя.
- Да ладно, Макс, ты Насте письмо напишешь, - сказал Филипп, - прощальное письмо, где всё ей объяснишь. Про Варум, про Агутина, про сфинктер... Видишь, молодая она ещё, в ум не вошла. Давай я помогу тебе вещи собрать...
Максим всхлипнул и согласился, кротко кивнув. Вскоре вещи были собраны. Максим поглаживал три небольших чемодана, а Филипп ненавязчиво подталкивал их к выходу.
- Ну вот... Вся моя жизнь в этих чемоданах, - говорит Макс, чувствуя, что должен что-то говорить. – Теперь я вступаю в новую полосу своей биографии, где меня уже не будут дразнить Максимом Алкиным... или Пугалкиным... Но как же мало я беру отсюда в свою новую жизнь...
- Ничего себе мало. Три чемодана!
- Кстати, Филя, кое-чего я не нашёл... самого главного.
- Иди ты! – сказал Филипп, что на его языке означало «да ну?», а в некоторых случаях «да ладно!». – И чего ты не нашёл, Макс?
- Своей диссертации...
- Тьфу...
Филипп отмахнулся и стал ласково подпихивать Макса коленом под зад. Максим деликатно, но твёрдо упирался. Его изворотливый молодой ум нашёл новую тему для разговора:
- Слушай, Филипп, я всегда хотел тебя спросить, но стеснялся...
- Чего ещё? – вздохнул Филипп.
- Это очень такой... скользкий вопрос. Но теперь мне терять нечего. Поэтому спрошу. Ты ведь – Филипп Бедросович, правильно?
- Да, Макс.
- Мне как интеллектуалу непонятно... – Максим оглянулся и понизил голос. – Филя! Если ты Бедросович... Неужели твоего папу так и зовут – Бедро?
Ясные, доверчивые глаза Филиппа сузились, как у кошки перед прыжком. Он мгновенно сконцентрировался и нанёс Максиму несколько сокрушительных ударов в челюсть.
- Вопросов больше не имею, - прохрипел Максим. – Могу идти?
- Не обижайся, - сказал Филипп, потирая кулак. – Я просто не люблю, когда мою семью трогают...
- Ладно, я понимаю...
Максим поправил пару передних зубов, которые были его гордостью – к тому же это были не просто передние зубы, а зубы, относящиеся к лицу главного телеканала страны – и с опаской прошепелявил:
- Слушай-ка, Филя, а ты не боишься, что тебя самого Алла из дому выставит?
- Ты что говоришь? Я для неё смысл жизни...
Максим вздохнул. Он не мог придумать, чем ещё поддержать беседу, чтобы оставаться в этом доме хоть немного дольше... Но помощь пришла – неожиданно в комнату ворвалась Настя, тряся всё той же продажной газетёнкой.
- Прикиньте, что тут пишут! – крикнула Настя, задохнувшись от восторга. – Вы послушайте! Пишут, что Алла Борисовна приобрела пентхаус – это такая порода собак, кажется – в Филипповском переулке... Наверное, там какая-то специальная псарня...
- Пентхаус? Когда? – Филипп изменился в лице и решительно вырвал у Насти газету.
- Да на днях! Прикиньте, как врут – пентхаус! Наверное, он огромный и злобный, типа ротвейлера! А где Алла Борисовна его держит, интересно?
- Я думаю, в Филипповском переулке... – предположил Максим.
- Купила пентхаус... – Филипп застонал. – И ничего мне не сказала...
- Странно, да? Ты вроде смысл её жизни! – съехидничал Максим и прикрылся чемоданом.
- Это ж недвижимость... – быстро соображал Филипп. – Вложение... бешеные бабки...
- Да, пентхаусы – дорогая порода! – заявила Настя.
Филипп остервенело дёргал злополучный газетный лист:
- Слушай, Макс, ты умный, диссертацию пишешь... Если Алла со мной разведётся, пентхаус кому достанется?
- Имущество, приобретённое в период брака, по закону считается совместно нажитым, - отчеканил Максим.
- Ну, и что это значит-то?
- Значит, тебе принадлежит половина... – Максим притворно вздохнул. – Блин горелый, с кем приходится общаться... тупой и ещё тупее...
- Пентхаус в Филипповском перулке... – мечтательно повторила Настя. – В Филипповском... Погоди, Филипп! Я не поняла! Фигли он Филипповский-то? Филя, ты что, целый переулок купил?
- Я? Переулок? Вроде нет... не покупал... – Филипп нервно вздрогнул. – Макс, ты не помнишь, я не покупал никакого переулка?.. Может, по пьянке...
- Да нет, не покупал. Мы ж вместе пили. Я бы запомнил.
Филипп выдохнул:
- Ну слава богу. На хрена мне целый переулок?.. Макс, ты это... разбери чемоданы, не уходи пока. Алла придёт, ты ей объяснишь, что по закону половина пентхауса моя – всё, как ты мне сказал... Не уходи, ладно?
- А я и не ухожу.
Максим восседал на своих чемоданах и болтал ногами. Филипп насторожился:
- То есть как не уходишь? А почему это ты не уходишь?
- А я тоже решил претендовать на пентхаус.
Настя рассмеялась звонким, но тем не менее полным горькой иронии смехом:
- Какие же вы оба чмошники. Я про вас всё жёлтой прессе расскажу!.. Из-за какой-то собачки перегрызлись...
- Настька, ты достала уже, - сказал Максим и хотел было дать Насте подзатыльник – но спохватился, вспомнив, что его статус недостаточно высок для этого. – Пентхаус, Настя – это не порода собак. Это... как сказать-то?.. Короче, это крыша, поняла?
- Крыша?.. Вот маразм. Дайте-ка газету... – Настя вырвала у Филиппа взлохмаченный кусок серой бумаги, и глаза неуверенно запрыгали по строчкам. – Нет, про крышу тут ничего не написано.
- Слышь, Макс, я что-то не понял, - Филипп снова злобно прищурился. – Ты сказал, что половина пентхауса моя, потому что я – законный муж Аллы, и у меня сейчас как раз период типа брака. Так куда ты-то лезешь, на наш пентхаус?
- А я докажу, что ваш брак фиктивный! А меня Алла фактически усыновила! Да! Я знаю законы! Я должен доказать, что я нахожусь у неё на иждивении, нетрудоспособен и всё такое...
- Да, это ты докажешь... – согласился Филипп.
Настя снова завопила, затрясла газетой:
- Слушайте, какую ещё фигню написали! Будто бы пентхаус куплен Аллой по стоимости БТИ. Что такое БТИ? А, Макс? Это типа БМВ?
Максим только хихикнул, радуясь человеческой глупости. Филипп же медленно поворотился к Максиму всем своим напрягшим корпусом.
- Ты, иждивенец, - не скрывая угрозы, начал Филипп, - тебя, блин, спрашивают – что такое БТИ?
- Для нас это не значит ничего хорошего!... Если Алла будет с нами разводиться, она оставит пентхаус себе, а нам выплатит по сорок копеек... по стоимости БТИ...
- Я понял, это подлянка... Чёрт, она всё предусмотрела! Высосала из меня все соки... – Филипп в бессилии опустился на пол, будто соков в нём действительно не осталось. – Алла питалась моей творческой энергией... Я с ней как дурак опытом делился... советы давал... Пару раз даже колготки ей штопал... или себе, не помню...
- А я что, не мучился? – крикнул Макс неожиданно исступлённо и попытался оторвать пуговицу от своей рубашки. – Какие-то шубы в химчистку носил! Воблу Алле чистил! И вообще! Она меня петь заставила – это же позор, позор на всю страну... если бы я знал, что пентхаус пролетит мимо носа, ни за что бы петь не стал...
- А меня Алла посуду мыть заставляет, - поделилась Настя, чтобы внести свою лепту в разговор – этому учил её продюсер, Филипп Бедросович. – Правда, посуду я мою в посудомоечной машине, но всё равно неприятно. Мне теперь тоже надо кусок пентхауса попросить?
- Нет, Настя, тебе не надо... отдыхай.
Филипп посмотрел на Максима умоляюще, хотя и по-прежнему злобно.
- Ты подумай, Макс, ты же умный – что делать-то?
Максим думал – переступить ли некую гипотетическую нравственную черту или не переступать – но инстинкт взял своё:
- Для начала, Филя... давай найдём Аллино завещание, - сказал Максим и с удовольствием почувствовал в себе какую-то не то бесовщину, не то достоевщину, которая должна присутствовать в каждом русском человеке.
- Давай, Макс. Давай поищем завещание, - согласился Филипп. Он был человеком попроще и почувствовал только лёкий зуд в ладошках.
Заговорщики оставили Настю с её газетой и медленно стали продвигаться в глубь квартиры, простукивая стены.
Вскоре две молодые звезды российской эстрады разгромили квартиру до полной неузнаваемости. Постеры и портреты Аллы смотрели со стен с немым укором. С тем же укором смотрела Алла на погромщиков с вышитых подушек, с чайных чашек, с пледов и эксклюзивных ковров, но погромщики ничего не замечали. Удивлённая Настя ходила за ними, как коза на привязи, и тыкала в углы:
- Макс, Филя, вы ещё в том углу не смотрели...
- Смотрели мы! – огрызался Филипп.
И вдруг всё стихло. Стало слышно, как гагачий пух из распоротых подушек медленно опускался на вздыбленный паркет. Все почувствовали, что Алла приближается – повеяло дезодорантом, туалетной водой, духами и грозным дыханием Примадонны, и зловеще хрустнули, уже совсем близко, чипсы «АБ» в знакомых челюстях – этими чипсами Алла Борисовна перекусывала после трудового дня... Хруст приближался, будто человеческие кости перемалывала мельница шоу-бизнеса.
- Твою мать... – простонал Максим.
Алла стояла на пороге – уставшая, но со следами вдохновенной работы на Фабрике. Она отбросила пустой пакетик и провела языком по зубам – не застряло ли где чего.
- Дорогие мои, вы что это – уборку затеяли? Хотели мне сюрприз сделать, да? – спросила Алла, опускаясь на изнасилованный Максимом пуфик. – Какая экстремальная перестановка...
- Алла Борисовна, это они завещание ищут... – доверчиво объяснила Настя и хотела было прильнуть к Алле, но у той странно округлились глаза:
- Завещание? Филя...
Алла жестом подозвала Филиппа, потупившего взгляд, и погладила его по нежной детской щеке, опушенной лёгкой серой щетиной:
- И тебе не стыдно, Филя?..
- Это... понимаешь, такая жизнь... – начал Филипп. – Алла, я люблю тебя. Я всё для тебя сделаю. Но такая жизнь. Так тяжело. Не знаешь, чего ждать от завтрашнего дня... жить страшно. Страшно жить, Алла!
- Так страшно жить! – подтвердил Максим голосом Ренаты Литвиновой и заплакал.
- Я понимаю, но... – Алла смахнула предательски выступившие слёзы. – Филя, милый, тебе ещё рано думать о смерти, составлять завещание... Я знаю, ты хотел меня защитить... Но ты зря паришься. Всё равно имущество, приобретённое кем-либо из супругов в период брака, считается совместно нажитым, так что и без завещания всё достанется мне...
Филипп припал к коленям Аллы. «Святая, - шептал он, целуя бархат чёрного балахона. – Ты святая, Алла...»
Настя всхлипнула:
- Блин, вообще... как в кино, блин... все в соплях...
- Кстати, забыла вам сказать, - Алла деловито сморкнулась, выдохнула – она не любила долго плакать. – Забыла сказать – замоталась с этой Фабрикой, всё из головы повылетало... Короче, я тут пентхаус купила. Сейчас там ремонт. Как раз твою комнату делают – слышишь, Максик? Она будет вся в цветочках... А твоя, Филя, вся в сердечках...
- Спасибо, Алла... – сказал Максим и тоже попытался пристроиться к складкам балахона, но Филипп его нервно отпихнул и зашептал:
- Алла, милая... нежный мой ангел земной... спасибо тебе...
- Господи, да не за что!.. – Алла махнула рукой. – Мне этот пентхаус почти на халяву достался. А теперь, дорогие мои, живо убрали этот срач! Настька, поди чего-нибудь на ужин приготовь! – Алла встала с пуфика, скинув Филиппа с натруженных колен. – И смотрите у меня! Не балуйте! Я пойду прилягу пока...
- Всё-таки как хорошо у нас дома... – тихо сказал Филипп.
- Да... – отозвался Максим, утаптывая паркет. – Главное, уютно, блин!

2. БЕДНЫЕ ЛЮДИ

Настя, войдя, как обычно, без приглашения в комнату Максима, в очередной раз помешала ему заниматься наукой.
- Макс, ты заметил – все опять ходят какие-то мрачные... – заметила Настя, широко улыбнувшись.
- Это нормально, Настя, это жизнь. А вот то, что ты такая весёлая – это уже патология.
- Патология? Здорово! – обрадовалась Настя. – Про это можно песню написать, будет не хуже, чем у «ВиаГры»: «У-у-у, патология...»... Круто, скажи?
- Круто, круто, только отстань, - сказал Максим утомлённо.
- Да ладно, Макс, ты не переживай так.
- А чего мне переживать-то?
- Ну... сам знаешь... – Настя притворно вздохнула. – Из-за бедности.
- Из-за чьей бедности?
- Макс, ну зачем ты скрываешь? Я всё знаю... Недавно выпустили базу данных о доходах деятелей шоу-бизнеса за 2002 год. И теперь я всё про всех знаю... Ты, главное, не падай духом. У тебя всё ещё впереди.
- А что, там и про меня написано? – заинтересовался Максим.
- Максим, я не хочу тебе больно делать... Но мы с Филей тебе поможем, не сомневайся. Просто мы раньше не знали, что ты... нищий совсем...
- Да не надо мне помогать, Настя! И никакой я не нищий! Просто скажи, что там написано, в этой базе данных?
Настя немного помялась и с трудом произнесла:
- Там написано, что ты на последнем курсе получал стипендию 250 рублей... правда, потом она у тебя выросла до четырёхсот семнадцати...
- Ё-моё... – поразился Максим.
- Не знаю, Макс, как ты жил... ты голодал, наверное, да?.. Мне так тебя жалко. Ты же погибнуть мог...
- Ну я и кретин! – Максим хлопнул себя по лбу.
- Нет, Максим, так многие живут... по телевизору говорили... что народ живёт как-то не очень...
- Какой же я идиот! – продолжал поражаться Максим.
- Ну что ты... ты – как народ...
- Настя! Я – болван!
- Макс, не волнуйся так... всё наладится...
- Я ж, блин, не знал, Настя! Я не знал ничего! Я думал, что я просто учусь – а за это, оказывается, ещё какие-то бабки приплачивали...
- Так ты что, и этих двухсот пятидесяти рублей не получал? – осенило вдруг Настю.
- Да мне в голову не приходило!
- Макс... как же ты выжил? – спросила Настя дрогнувшим голосом.
- Действительно. Как же я живу-то ещё – такой, блин, тупой...
- Слушай, а может, ты кушать хочешь, а?
- Я бы лучше выпил... – сказал Максим задумчиво.
- Между прочим, Макс, в шоу-бизнесе очень много бедных людей.
- Ну конечно.
- Да-да. Вот Анжелика Варум в звукозаписывающей компании получала зарплату в две тысячи рублей.
- Да, это прикол.
- Я удивляюсь – как она при таких доходах решила родить ребёнка?
- Это она с голодухи.
- Ты считаешь?
- Ну да... Я думаю, было так. Сидит Анжелика Варум дома, голодная, и думает: блин, жрать нечего... дай-ка я рожу ребёнка. И съем его! – Максим дико захохотал.
- Макс! Это ужасно! – воскликнула Настя. – Какая страшная жизнь!!!
- Дурочка ты, Настя. Всему веришь... – вздохнул Максим и вернулся к своим научным изысканиям.

3. ЛЮБОВНОЕ НАСТРОЕНИЕ

День начался для Филиппа странно. Как обычно он натянул штаны, порылся в шкафу, чтобы найти что-нибудь поцветистее – и ужаснулся, обнаружив, что его любимая рубашка сильно измята.
«Как моя жизнь», - с грустью подумал Филипп и расправил воланчики на рукавах. Воланчики снова скукожились.
Филипп подошёл к Насте:
- Настя, погладь рубашку.
- Вот эту?.. – Настя скосила глаза, продолжая накладывать румяна на свои прекрасные широкие скулы. – Фу, такие рубашки уже не носят... Одни рюши...
Филипп решил рассердиться:
- Так, Настя. Короче. Встала и пошла отсюда гладить рубашку!
- Ой, ну мне некогда! Завтра поглажу...
Настя принялась красить губы.
Филипп с омерзением посмотрел на физиономию своей протеже, а физиономия с каждым мазком становилась всё более сияющей и подлой.
- Понятно, - сказал Филипп. – Пригрел змею...
В его несчастье Филиппу мог помочь только один человек – надёжный, проверенный временем...
Этот человек обнаружился на кухне. Человек рубил капусту.
- Алла! – начал Филипп издалека. – Милая, милая, милая, - пропел он для затравки. – Нежный мой ангел земной... Как там дальше?
- Только однажды был счастлив я – в день нашей встречи с тобой, - хрипло и чувственно допела Алла, продолжая рубить капусту.
- Погладь мне вот эту шмотку, а?.. – сказал Филипп, целуя Аллу в плечо и подсовывая ей рубашку куда-то под мышку.
- А пошёл ты... – не задумываясь, ответила Алла.
Филипп отправился к Максиму. Тот читал «Самопознание» Бердяева, и, судя по выражению лица, идеи гуманизма им потихоньку овладевали.
- Нет, Макс, так жить нельзя... – сказал Филипп, падая в кресло и раскладывая рубашку на коленях. – Нельзя ходить в мятой рубашке. Ну, в грязной – куда ни шло. Но в мятой! Люди же смотрят. Козлы всякие. Потом вопросы пойдут...
- Я не буду тебе рубашку гладить! – сразу оборвал контакт Максим, да ещё посмотрел на рубашку с каким-то предубеждением.
- Ладно, ладно, - пробормотал Филипп, - Я тебе тоже чего-нибудь не поглажу.
- Очень надо.
Максим надулся и зашелестел страницами.
- А вообще наши бабы свиньи, - рассудил Филипп после недолгого растерянного молчания. – Конечно, я понимаю, что Алла – не просто какая-то домохозяйка, она богиня. Она может сварить борщ, сосиски, пюре, чего там ещё... пельмешек налепить. Может ковры вытрясти. Полы отдраить. Окна помыть. Прибить набойки. Мелкий ремонт сделать... Но что-нибудь зашить, погладить – это нет. По-человечески я понимаю её. Она звезда, а не домработница. У неё другие интересы. Она вся в творчестве... Но Настька – здоровая тёлка, на ней пахать надо!
- У Настьки сейчас тоже другие интересы, - заметил Максим.
- У Настьки – интересы? Ты что, долбанулся?
- Да-да, у неё интересы. Ей сейчас не до твоих рубашек.
- Иди ты! Макс, ты что-то мутишь, давай колись.
- Ладно, расскажу... – Максим закрыл Бердяева, которому так и не удалось перевернуть фундаментальные представления Максима об этом мире. – Только я тебе ничего не говорил. Короче, мне Алла рассказывала, что ей на этой... как её... на «Фабрике звёзд» рассказал один мальчик. А мальчику рассказала бабушка из Тамбова, которая приехала внука поддержать, привезла ему тёплые варежки – зима же скоро, а отопление неизвестно когда включат. Ну вот, а бабушка прочитала это в газете, которую в поезде читал один мужик, инвалид детства, но вообще мужик неплохой, хозяйственный, он эту газету купил вместе с семечками, для которых эта газета служила как бы кульком, в общем, когда они все семечки слузгали, делать нечего, говорить не о чем – понимаешь, простой народ, творческих интересов ноль – ну и стали они от тоски читать газету, а там написано, что... написано, что... блин, я забыл!...
- Макс, ты тварь, ты понял? – взорвался Филипп. – Ты выродок! Ты... непрофессионал, ты понял?! Не понимаю, как тебя публика терпит на твоих дурацких юмористических концертах!
Максим обиделся:
- А ты... ты знаешь кто?... ты...
Он почувствовал, что какое-то страшное слово вертится у него на языке, и сейчас он его брякнет...
- Говори! Ну! – заверещал Филипп.
Но Максим выкрутился:
- Филипп, я вспомнил, что в газете было написано, которую мужик этот купил с семечками. Там было написано, что у Насти есть любовник!
- Ха. Так это ежу понятно!
И Филипп удыбнулся кривой улыбкой победителя.
- Он из группы... – продолжал Максим. – Как же её? Смерш. Нет, не Смерш. Смерч.
- Смерть, - тихо сказал Филипп, меняясь в лице.
- Да нет. Смэш, во!
- Смерть!
- Да нет! Из группы «Смэш»! Помнишь, голенькие такие мальчики, с глазками, в таких маечках в сеточку – ах, какая прелесть... – Максим зажмурился от удовольствия. – Завидую Насте.
- Смерть! Смерть проституткам! – Филипп заметался, потрясая мятой рубашкой, как символом своего унижения, и заорал. – Настя! Настя, кобыла ты рыжая! Что ж это ты делаешь, а?
Настя смерчем влетела в комнату, покрутилась, похлопала ресницами – рыжая чёлка взвилась к потолку, попка призывно задрожала под короткой юбочкой, каблучки прощёлкали по паркету, как автоматная очередь:
- Ну, что скажете? – спросила Настя, задохнувшись от восторга.
- Проститутка! – провыл Филипп.
- Да это имидж такой! Ладно, мальчики, я пошла тусоваться. На обратном пути могу в супермаркет заехать – вам ничего не надо?
- Сырников с изюмом привези, - попросил Максим, одобрительно осматривая Настины ноги в блестящих сетчатых колготках.
- Сырников? – удивилась Настя и иллюстративно хлопнула ресницами. – Ладно, может привезу...
- Настя! Ты куда попёрлась, в таком виде, а? – снова взвыл Филипп.
- Так это... за сырниками же! – нашлась Настя и быстро ретировалась, оставив после себя стойкий запах парфюмерного магазина.
- Вот змея, - сказал Филипп, - Макс, скажи – ну не змея она?
Максим задумался:
- Ты прав. Никакого нравственного чувства. Может, говорит, привезу сырников. А может, говорит, не привезу... Везде кидалово одно. А хочется сырников-то! Самому, что ли, съездить?...
Максим после основательных сборов отправился за сырниками. Филипп же, мучимый одиночеством и непониманием, снова забрёл на кухню.
Алла теребила нож, застрявший в костях куриной туши, и пела песню про мадам Брошкину. В голосе её появились глубокие джазовые интонации. Филипп восхитился, хотел даже упасть перед ней на колени – но вовремя вспомнил, что колени ещё побаливают после прошлого падения перед Аллой. Поэтому Филипп просто прошептал:
- Алла! Я любуюсь тобой...
- Отзынь!
- Единственная моя... – пропел Филипп. – С ветром обручённая...
- Филя, не вой под руку. Видишь, я курицу режу...
- А что у нас на обед будет?
- Блин, Филя! Ну догадайся!
- Алла, милая, ну откуда мне знать?.. – спросил Филипп утомлённо. – Я не в себе. Если бы не твоя моральная поддержка, я вообще не знаю, как бы я выжил... Рубашку никто погладить не хочет... Настя путается с каким-то голеньким мальчиком... А я столько в неё вложил! На эти бабки можно было машину купить...
- Машину? – удивилась Алла, выкручивая курице старческие артритные ноги.
- Да, машину, - неуверенно сказал Филипп и уточнил. – «Девятку» уж точно...
- Девятку? – снова усомнилась Алла.
- Не, не девятку! «Оку»... А Настя, стерва такая...
- Слушай, Филя, ты мне мешаешь. Иди к Максу. Вы же оба мужика... лучше поймёте друг друга.
- Мы мужики? – грустно спросил Филипп.
- Ну... как будто бы.
- Макс всё равно за сырниками пошёл...
- За сырниками? Странно... Он ещё вчерашние не съел.
- Да ты что?!
- Чёрт. Я всё поняла... он пошёл к своей этой... как её... – Алла вонзила нож в тощую куриную грудь и разрыдалась. – Вот я дура! Надо было с ним, как Шульгин с Валерией! Драть его надо было каждый день!
- Так Валерия от Шульгина всё равно ушла.
Алла погрустнела:
- И то правда...
- Ладно, Алла, - вздохнул Филипп. – Давай пожрём хотя бы...
Через пару часов Алла и Филипп, спокойные, как самураи, хрустели остатками капусты. Обглоданный куриный скелет возвышался посреди стола как символ убитых надежд.
Настя и Максим, хихикая и щекоча друг друга, ввалились в кухню. Как же хороши были они, надывавшиеся осенним воздухом, ещё моложе и румянее, чем прежде! Ах, молодость, молодость... Их встретили угрюмые и сытые взгляды покровителей.
- Настя, посмотри мне в глаза, - мрачно сказал Филипп.
Глаза у Насти игриво разбежались, она снова захихикала:
- Ой, а вы курицу ели, да? Прикольно...
- Да, мы ели курицу, - сказал Филипп. – А вот что ты делала? Настя, где ты была? От тебя пахнет духами!
- Духами? – удивилась Настя и понюхала воздух. – От меня?
Алла перекусила последнее куриное сухожилие и оглядела Максима с ног до головы:
- Ну что, Максим, купил ты сырников?
- Каких сырников?
- Каких? – Алла грозно захохотала, - Посмотрите на него! Он спрашивает – каких сырников? С изюмом, скотина! Творожных сырников, тварь такая!
- Нет, давайте разберёмся, - попятился Максим. – Если предмет называется сырник – он должен быть сырным, при условии что мы рассуждаем этимологически... А если творожник – он должен быть творожным. Пирожник – пирожным, сапожник – сапожным...
- Ты пьян, Максим! – воскликнула Алла оскорблённо. – Что ты несёшь? Очнись, ты не на первом канале, а дома у меня!
- Настя, с кем ты была? – орал Филипп. – У тебя на щеке след от помады! Такой помадой пользуется мальчик из группы «Смэш»! Это был он? Отвечай! Ты была с ним?
Настя вжалась в стену. Рядом вжимался в стену Максим.
- Ну, я это... – растерялась Настя. – Я гуляла.
- С кем?
- Со всеми...
- Что?
- Ну да... мы шли компанией... по Тверской.
- Проститутка! – снова взвыл Филипп.
- Уходи, Максим, - сказала Алла трагическим басом.
- Мы кушать хотим... – заикнулся Максим, косясь на остатки трапезы.
- Вы же сырники купили!
- Мы их бедным отдали... Этим... Сиротам из группы «Блестящие»...
- «Блестящие»! – воскликнула Алла. – «Блестящие» им дороже матери родной! Никогда ничего в дом не принесут, изверги!
- А ну, вышли отсюда... – приказал Филипп, оглаживая плечо супруги. – Взяли и вышли!
- Пошли, Настька, - вздохнул Максим.
И они пошли, пригибаясь под градом энергичных плевков.
Максим и Настя забились в тёмный угол, обняв подвернувшиеся мягкие игрушки, и роняли невинные детские слёзы в плюшевый мех.
- Значит, ты думаешь, они нас больше не любят?.. – спросила Настя, пряча опухшее лицо в ушах грустного синего зайца.
- Ну ты же видишь. Всё сожрали, нам ничего не оставили.
- Я так над собой работала... Всё время подкрашенная, нарумяненная, стараюсь не надоедать, почаще уходить из дома... А Филя вообще перестал видеть во мне женщину. Сегодня даже попросил рубашку погладить.
- Да, меня он тоже просил...
- Серьёзно?.. Значит, в тебе он тоже перестал видеть женщину...
Максим насторожился:
- А что, раньше Филипп видел во мне женщину?
- Но ведь раньше он не просил тебя рубашку гладить?
- Не просил...
- Ну вот!
- Бред какой-то... – Максим покрутил головой, чтобы отогнать наваждение. – Хотя, если рассуждать логически, всё очень даже... логично.
- Я давно чувствовала, что он к тебе как-то не так относится. Всё время только о тебе и говорит: Макс придурок, Макс козёл... – Настя вздохнула и улыбнулась сквозь слёзы. – Так можно говорить, только если очень любишь человека...
- И что мне теперь делать?..
- Иди к нему. Это судьба.
- А ты, Настя? – Максим в тревоге сжал руку подруги.
- А я... – Настя откинула с лица рыжие пряди, вытерла слёзы. А я, Макс... я, наверное, я пойду в задницу.
Но Насте не пришлось ходить так далеко.
Алла призвала её мыть посуду. Зарёванная Настя стояла над посудомоечной машиной, вслущиваясь в её ровное гудение, и тихо напевала что-то не то про вены-реки, не то про руки-греки.
- Настя! Я срочно убегаю, - сказала Алла, заглянув в кухню. – На Фабрику. Там у одного мулата температура поднялась...
- Бедный мальчик!
- Да, - Алла хитро рассмеялась и прошептала, оглянувшись на дверь, - бедный мальчик! Говорят, такой горячий, такой горячий... Ладно, побежала – а то, не дай бог, температура спадёт, всё пропущу.
Алла унеслась, взмахивая крылами балахона.
«Всё понятно... – подумала Настя. – мальчики любят мальчиков, и девочки любят мальчиков... А девочек никто не любит. А я-то, дура... Верила... Думала, совместный клип сделаем с Аллой Борисовной, прощальные гастроли... какая я наивная. Чистая я всё-таки девчонка, неиспорченная...»
И Настя снова запела про вены-реки.
А в комнате Филиппа Максим потел над гладильной доской. Филипп возлежал на кровати, попивая коктейль, и наблюдая за процессом:
- Макс, мне так нравится, когда ты это делаешь... В тебе что-то такое... дикое. Первобытное.
Максим вытер со лба трудовой пот и всем телом навалился на утюг. Рубашка Филиппа благодарно затрещала под гнётом, постепенно разглаживаясь.
- Я обожаю тебя... – протянул Филипп и слопал оливку.
- Спасибо. – Максим криво улыбнулся. –Ещё есть что-нибудь?
- Да, в шкафу... – Филипп ногой распахнул шкаф, и из его чрева вывалилась куча сверкающих тряпок. – Воротнички как следует прогладь, Макс, милый...
- Я глажу, глажу, Филя, - пропыхтел Максим.
Филипп снова залюбовался напрягшимися мускулами Максима, зажмурился, как сытый кот:
- Да, блин... наконец-то я счастлив!
Максим покосился на гору концертных костюмов на полу:
- Да, блин... И я, блин...
Вот так, нежданно-негаданно, установилась подлинная гармония отношений.

4. РЕБЁНОК

Филипп мирно завтракал. Внезапно кусок чего-то – теперь уже не установить чего – застрял у него в горле: он увидел заголовок статьи в бульварной газете, на которой Алла перебирала гречку.
- Филя, что с тобой опять? – брезгливо спросила Алла.
- Нет-нет, ничего! – просипел Филипп, держась за горло.
Заголовок статьи недвусмысленно сообщал, что Настя С., его юная протеже, ждёт от него, Филиппа, какого-то ребёнка...
Филипп короткими перебежками, чтобы сбить со следа Аллу, добрался до Настиной спальни.
- Настя! Настя, проснись!.. – заорал Филипп, тормоша Настю, тихо сопевшую в шёлке и кружеве своей девичьей кроватки.
- Ну что такое? – сонно пробормотала Настя, улыбнулась новому дню, но, увидев перевёрнутое лицо своего продюсера, решила поспать ещё. – Блин, грёбаный кондуктор, дайте сон досмотреть...
- Настя, я тут прочитал... это правда?
- Что правда?
- Ты знаешь, очём я... – волновался Филипп. – Это правда?
- Что я ноги удлинила? – Настя высунула из-под одеяла идеально гладкие загорелые ноги, полюбовалась ими сонным глазом и перевернулась на другой бок. – Нет, Филя, это брехня...
- Я не про ноги!
- А про что? Про волосы? Про волосы – правда...
- Какая ж ты тупая... бедная моя девочка... – прошептал Филипп, кусая кулаки. – Я про ребёнка спрашиваю!
- Про ребёнка – правда... – улыбнулась Настя и засопела.
- Чёрт! Я так и знал!
Филипп рванул себя за волосы и выбежал вон.
- Про ребёнка – правда, - бормотала Настя, сладко потягиваясь. – Когда я была ребёнком, я в магазине банку шпрот украла... Не знала, что эта история всплывёт через столько лет...
Настя открыла глаза и села в кровати:
- Филя! Филя, ты где?
Филипп вбежал в спальню:
- Я здесь, Настя, я здесь. Что, тебя тошнит?
Настя прислушалась к себе:
- Да нет... хотя... фиг его знает, может, и тошнит.
- Слушай, а какой этот, как его... срок какой?
- Ну что ты! – рассмеялась Настя. – Какой срок, это же такие мелочи.
- Ничего себе мелочи! Мелочи! Я не знаю, что теперь делать! Как мне с этим жить?! Извини, я должен всё обдумать!
Филипп снова убежал, рванув на себе волосы – постепенно это входило у него в привычку.
- Ну Филя, подумай – какой срок могут дать за банку шпрот? – вслед ему крикнула Настя. – Отчитали в детской комнате милиции и отпустили... Бедный Филя. Сразу видно, всю жизнь жил в тепличных условиях. Так переживает, бедный... – и Настя повалилась на подушки, решив погрузиться в сладкий мир детских воспоминаний.
Филипп снова ворвался в комнату – на этот раз с огромным подносом, полным продуктов:
- Настя! – сказал он волнуясь. Ты сегодня никуда не пойдёшь. И с постели не вставай. Вот, покушай. Здесь всё, что было в холодильнике. Мясо, рыба... Кефир... сардельки... Баранья нога... Я не знаю, чем положено кормить женщину в твоём положении, и принёс всё... А теперь, извини, я должен подумать, что делать дальше! Скоро в нашей жизни всё изменится! Блин!
Филипп попытался рвануть волосы у себя на груди – поскольку на голове он уже почти все порвал – и снова убежал, взвыв от неожиданной боли.
- Бедный... – вздохнула Настя. – Он теперь думает, что я постоянно хочу жрать... Боится, что я опять что-нибудь украду в магазине...
- Настя! – с надрывом проорал Филипп из глубины квартиры. – Может, вызвать тебе врача?
Настя испугалась:
- Да ты что, Филя, зачем? Не надо, не надо врача!
- Ты только скажи! Мы тебя обеспечим всем необходимым!
Настя приступила к завтраку. «Он думает, что воровство продуктов – это психическое заболевание. – догадалась Настя, осваивая аппетитную баранью ногу. – Вот дурак... Хотя так приятно, когда с тобой носятся...»
...Филипп стоял перед зеркалом в своей комнате: жалкого, растерянного человека отражало оно.
- Я – будущий отец... – сказал себе Филипп и воскликнул. – Нет! Какой я на фиг отец? Вот Алла была бы отличным отцом... Ё-моё, надо ж Алле сказать!
Филипп рванул в кухню. Алла закончила перебирать гречку и теперь варила гречневую кашу.
- Филя, кашку будешь? – спросила она.
- Алла, милая, милая, милая... Нет, не то, - заметался Филипп. – Алла, я должен сообщить тебе новость... У меня будет ребёнок.
Алла хохотнула:
- Ты уверен?
- Да. Об этом уже все знают. Только я почему-то узнал последним...
- А как ты понял, что у тебя будет ребёнок? – веселилась Алла, почему-то тыча в живот Филиппа грязным половником. – Он что, уже шевелится?
- Откуда я знаю, шевелится он или нет... Какое ужасное слово – «шевелится»! Ребёнок шевелится... Представить страшно. Меня прямо затошнило...
- Затошнило? Ха-ха-ха!
- Ну да. Затошнило.
- Тебя не может тошнить, Филя. И вообще, у тебя не может быть ребёнка. Это, наверное, Боря Моисеев внушает тебе такие фантазии...
- При чём тут Моисеев? И вообще, я не понимаю. У тебя может быть ребёнок, а у меня не может?
- Ты меня сюда не приплетай! – предупредила Алла и резко перестала хохотать.
- Но у тебя ведь есть ребёнок?
- У меня? Ты с ума сошёл! И где он, по-твоему? – Алла демонстративно стала открывать шкафы и шарить по углам. – Где я его прячу? Ребёнок, ау! Ну, Филя, где мой ребёнок?
- Где, где... В Караганде. На гастролях.
Алла выдохнула и принялась спокойно помешивать кашу:
- А, ты про Кристинку.
- Ну, про кого ж ещё! Алла, ты, кажется, постепенно выживаешь из ума.
- Но Кристинка не ребёнок, согласись! Она взрослая баба! У неё свои дети, два мальчика, как зовут, не помню...
- Бесчувственная! Не помнишь, как твоих собственных внуков зовут!
- А ты помнишь? Это и твои внуки!
- Боже мой, какой страшный мир встретит моего ребёнка, когда он появится на свет... – осознал вдруг Филипп и почему-то в ужасе посмотрел на кастрюлю с бурлящей гречневой кашей. – Я так хочу защитить его... Алла, у меня к тебе просьба. Когда ребёнок родится, давай дадим ему твою фамилию. Тогда его все будут бояться...
- Филя, может, вызовем доктора?.. Он объяснит тебе, что никакого ребёнка не будет...
- Да, да, я тоже хотел вызвать доктора, но Настя сказала – не надо...
- А при чём тут Настя? Что это она распоряжается?
- Но рожать-то ей всё-таки!
- То есть как? Ты же сказал, что ребёнок будет у тебя.
- Ну. Что непонятно-то?
И тут эти двое взглянули друг на друга в упор, и страшная догадка мелькнула в глазах Аллы:
- А... Твою мать! Наконец-то до меня дошло! – она отчаянно взмахнула половником.
Филипп понял, что это конец. Но это было, как всегда, только начало...
Между тем Настя по-прежнему лежала в постели, среди хлебных крошек и ошметков колбасы. Щедрый завтрак был съеден. У изголовья сидел Максим и с сочувствием созерцал раздувшийся Настин живот. Баранья нога, увы, не прошла бесследно.
- Да... вот так история... – сказал Максим. – Филя ужасно переживает... И Алла тоже... То плачет, то смеётся...
- Господи, из-за какой-то ерунды... можно сказать, из-за детской шалости.
- Ты считаешь, это детская шалость?
- А что, нет что ли? Неужели ты не делал ничего подобного? – удивилась Настя.
- Я?.. – Максим покопался в памяти. – Ну, делал... Но я предохранялся...
- При чём тут предохранялся? Как от этого можно предохраняться?..
- Ну, теперь уж что говорить... – Максим погладил Настю по твёрдому округлому животу. – Можно послушать?
- Слушай... – разрешила Настя и подумала: «Извращенец какой-то... сегодня все с ума посходили. Столько шума из-за того, что я в детстве банку шпрот стащила...»
- Шевелится... – сказал Максим в тихом благоговейном восторге.
- Это сардельки, наверное...
- Ты всё шутишь... Ты очень мужественная, Настя. А скоро ты это... ну... разрешишься?
- Да пора уже, - Настя оценила своё состояние. – Дискомфорт ужасный... Знаешь, Макс, мне, наверное, и правда пора... того...
- Настя! Ты что... прямо сейчас? – Максим в ужасе заорал: - Помогите! Начинается! У неё воды отошли!
Максим начал терять сознание:
- Какие воды, придурок? Мне в тубзик надо... – сказала Настя, тяжело сползая с кровати. – Никогда больше не буду жрать с утра баранью ногу...
...Второй час Настя стонала в туалете. Сочувствующие толпились за дверью и переживали:
- Тужься, Настя, тужься! – советовала Алла.
- Тужься! Всё будет хорошо! – поддакивал Максим всё ещё в полуобмороке.
- Мы тебя любим! – опрометчиво крикнул Филипп и получил от Аллы подзатыльник.
- Чего вы там столпились-то?! – глухо простонала Настя из-за двери туалета.
- Мы не бросим тебя, Настя!
- Это такой момент! – Филипп заволновался. – Я же отцом сейчас стану! Открой дверь, я сниму всё на видеокамеру!
- Филя, ты совсем сдурел? – спросила Настя, преодолевая муки.
- Ругайся, Настенька, ругайся! – поддержала её Алла как женщина женщину. – Это поможет!
Настя вняла совету:
- Вашу мать! Козлы! Пидорасы!
- Мы не пидорасы! Ты, главное, тужиться не забывай! – напомнил Максим.
- Вы мне мешаете! Мать вашу! Я хочу побыть одна – это такое дело... Ой, не могу...
- Настя, я дам ребёнку свою фамилию! – крикнула Алла.
- Поздравляю, Алла Борисовна! Ой... Я не знала, что вы беременны... – процедила Настя сквозь зубы. – Не понимаю только, почему вы решили объявить мне об этом именно сейчас, когда я... сижу на унитазе... господи, зачем я так наелась...
Филипп опешил и вылупился на супругу:
- Алла, ты что... тоже? Тоже беременна?
- Тоже, тоже... – Алла Борисовна постучала Филиппу по лбу и тяжело плюнула на пол. – Дурак ты, Филя! Никто тут не беременный! Я же говорила – у тебя не может быть детей! Разве что... от Макса...
- Ой, слушайте! – вдруг радостно прокричала Настя. – Тут в тубзике старая газета валяется! И прикиньте, что врут! Будто я беременна от Фили. Понапишут же, козлы...
И Настя, сохраняя достоинство, вышла из туалета.
- Смотрите, смотрите – живот сдулся! Пропал! – сказал Максим.
- Ещё бы не пропал... – усмехнулась Алла. – Два часа там сидела... засранка. Зачем баранью ногу сожрала?
Настя капризно задёргалась:
- Ну, что вам ешё от меня надо? Я ни в чём не виновата! Это Филя принёс мне с утра завтрак в постель... Этим завтраком можно было всю Фабрику звёзд накормить!
- Я думал, ты ждёшь от меня ребёнка! – прорыдал Филипп.
- С какого это перепугу?
- Ты мне сама призналась... утром...
- Я тебе призналась, что в детстве украла в магазине банку шпрот. И ты сорвался.
- Какие шпроты, что за бред?
- Я всю жизнь этого стыдилась... – сказала Настя и покраснела, что очень пошло к её рыжим волосам. – А для тебя это ничего не значит, да?
- Ну, всё! – объявила Алла. – Я поняла, в чём наша проблема. Мы слишком мало говорим откровенно, не обсуждаем, о чём думаем... Вот с ребятами из Фабрики звёзд у нас никогда не возникает таких недоразумений – кто от кого беременный и всё прочее. Нам надо честно обсудить все наши тайны, все комплексы.
Филипп поднял руку.
- Давайте я начну... Мне до сих пор кажется, что я маленький мальчик, который стоит на табуретке перед папиными гостями и поёт песенку...
- Блин, Филя, про это каждая собака знает. – Алла брезгливо поморщилась. – Настя, ты говори.
Настя радостно начала:
- Я украла банку шпрот...
- Ой, заткнись, а? – попросил Филипп. – Со своими шпротами...
- А вот я... – Максим вздохнул тяжело и виновато, - я действительно жду ребёнка...
- От кого? – возопила Алла, выкатывая биту из-под дивана.
- От Верки Сердючки!
И Максим расхохотался: он умел разрядить обстановку хорошей доброй шуткой. Тем не менее Алла треснула Максима битой по голове – для острастки – и отправилась кушать гречневую кашу: ей давно хотелось чего-то тёплого и домашнего...

5. ЧУЧЕЛО

Алла лежала в кровати, раздумывая, чем бы заняться. Вдруг кто-то ткнулся в неё по-щенячьи холодным носом и что-то залепетал:
- В чём дело? – Алла поёжилась. – А, Филя, опять ты...
- Алла, милая. Милая Алла... – промурлыкал Филипп, пристраиваясь поближе к тёплому мягкому телу супруги.
- Чего тебе?
- Ну почему ты такая стерва... Скажи, что тебе Настя сделала плохого?
- Филя, объяснись.
- Я всё знаю, Алла. Смотрел твою Фабрику. Я видел ЕЁ. Она очень похожа на Настю!
- Филипп, ты снова что-то принимал? – Алла отодвинулась. – Опять глючит, да?
- Я разгадал твой преступный замысел, Алла. Ты нашла Насте замену. Я видел её! Она такая же рыжая и такая же чокнутая, как моя Настя...
Алла посмотрела на Филиппа непонимающе, подняла брови и мельком подумала, не сгонять ли в гостиную за битой, чтобы беседа пошла живее.
- Ну вспомни уже, мать твою! – прорычал Филипп. – Ну, девка рыжая из Могилёва!
- А, Наташа Подольская... действительно, чем-то напоминает Настю...
- Не притворяйся, Алла! Ты хочешь, чтобы эта Подольская, или Могилёвская, как там её – заняла нишу Насти?
- А у Насти есть ниша?
- Ну конечно же есть!
- И где она?
- В моём лимузине. Я велел сделать там для Насти специальную нишу... подстилку уже купил... Не поступай так с Настей, Алла! Она хорошая, ты поняла? Она ещё долго сможет работать.
- А ты знаешь, что с ней происходит, с твоей Настей?
- А что происходит с Настей?
- Филя, об этом даже в газетах пишут... Она лысеет. Она пытается это скрыть, но я вижу – волос у неё всё меньше. Я думаю, что это её конец как певицы. И именно я должна подготовить для неё замену. Потому что я чувствую ответственность за судьбу нашей эстрады. Не то что некоторые, которых волнуют только розовые кофточки и сиськи ростовских журналисток...
- Алла, ты же знаешь – это была просто рекламная акция! Я решил публично высказаться о женщине в эротическом ключе, чтобы прекратились слухи о моей ориентации! Я доказал всей стране, что меня волнуют женщины!
- Да пойми ты – неубедительно это было, неубедительно! Если ты решил заявить о себе как мужчина – надо было её публично изнасиловать, а не просто болтать про сиськи! Тогда бы все точно поверили, что ты мужик!
Филипп взвыл:
- Алла, но я не такой!
- Вот именно, - сказала Алла с глубокой печалью и отбросила Филиппа на другой конец кровати.
Максим и Настя тоже с утра были в дурном расположении духа.
- Мне кранты, - поделился Максим наболевшим. – Я снова не получил премию Тэфи как лучший ведущий развлекательной программы.
- Поздравляю. – грустно сказала Настя, рассматривая себя в зеркале. Смотреть было почти не на что.
- Я уже в третий раз её не получил.
Настя вздохнула:
- Молодец. Это круто. Я тебе завидую. Это не всем удаётся...
- Я неудачник.
- Что ты, Максим. Есть люди, которым сейчас по-настоящему плохо... – и Настя осторожно ощупала маленькую проплешину на затылке.
- Ты про Юлю Волкову из Тату?.. Да, я слышал. Когда она рожала, она потребовала, чтоб в палату привели её собаку... Без собаки, говорит, не буду рожать! Ты представляешь, до чего у них дошло, да? Это же ужас... Интересно было бы посмотреть на ребёнка... Надеюсь, девочка родилась без хвоста...
- Да, собачку жалко. Эта Юля наверняка её ужасно мучила... Да ещё заставила собаку смотреть на то, как она рожает. Собака с тех пор наверняка заикой стала... Но есть на свете существа, которым ещё хуже, - сказала Настя и заплакала.
- Конечно, есть, - согласился Максим. – Ты про Волочкову, да? С ней опять ужасно поступили. Её все унижают. В кои-то веки великая балерина собралась помыться в бане – а эти подлецы-баньщики заявляют, что все субботы заняты на год вперёд, и вышвыривают её на улицу, грязную, обиженную...
- Это потому, что она снялась в сериале. Её теперь все ненавидят. Но она хоть танцевать умеет...
- А ещё я очень сочувствую Наташе Королёвой, - продолжал Максим. – Все вокруг неё лицемерят, притворяются. Делают вид, что верят, будто она – Наташа Королёва, а на самом деле все знают, что она – Наташа Порывай. И все смеются над ней.
- Максим, ну почему ты такой тупой? – по-детски жалобно спросила Настя. – Неужели ты не видишь, что я страдаю? У меня выпадают волосы. Алла Борисовна нашла мне замену. Она воспитывает на Фабрике новую девочку, которая придёт, когда меня не станет...
- Так вот зачем ей нужна была эта Фабрика! – ужаснулся Максим своей догадке.
Максим, оставив Настю в плачевном состоянии, бросился к Филиппу и высказал ему свои страшные предположения о планах Примадонны.
- Макс, ты не волнуйся, - сказал Филипп. – Я Насте парик куплю. Думаю, публика полюбит её и в парике...
- Ты ничего не понял, Филя, - горячился Максим. – Настя – это только начало... Насти скоро не станет, и её место займёт клон из Фабрики звёзд. А потом не станет тебя. Вместо тебя, я думаю, будет Мигель...
- Мигель же не поёт!
- И ты, можно сказать, не поёшь.
- Но я танцую!
- Так и он танцует.
- Иди ты! – ужаснулся Филипп.
- Ты понял, какая тут интрига?
- Вообще-то не понял.
- Алла хочет полностью подчинить себе отечественную эстраду. Она постепенно заменит нас всех своими полуфабрикатами! Я наблюдал за ними. Это не люди. Это сырьё.
- И что теперь делать-то, а?
- Мы должны для начала спасти Настю, - прошептал Максим. – Она погибает!
Настя действительно погибала. В тёмном углу своей комнаты она пряталась за плюшевого медведя и тихо плакала.
Филипп подошёл, потоптался вокруг неё, не зная, с чего начать.
- Пожалуйста, не смотри на меня, - попросила Настя. – Филя, мои дни сочтены. Волос почти не осталось. Из ресниц держатся только четыре. Ногти расслаиваются даже на ногах. И уже начали крошиться зубы... Я чувствую, что это конец...
- Настя, что ты такое болтаешь, дурёха? – растерялся Филипп. – Ты же наша звёздочка, наша... наша любимая кобылка. Ты поправишься. Вырастут новые волосики, приклеим реснички, а зубки мы тебе вставим... если захочешь. Ты, главное, это... верь. Мы с Максом тебя спасём. Нам все равно больше делать нечего...
- Прежде чем выпадут последние зубы, я должна признаться тебе, Филя... У меня никогда не было романа с этим... как его... парнем из группы «Смэш».
- Я знаю, Настя...
- Мне какой-то придурок велел везде рассказывать, будто у меня роман.
- Да, Настя, я вспомнил, это я велел тебе так говорить. Это было нужно для бизнеса...
- И ещё одно... Филипп... – Настя высунулась из-под плюшевого медведя, и её глаза сверкнули благодарными прощальными слезами, - я обожаю, когда ты материшься. Это так смешно, так смешно, ты не представляешь. Я в жизни не видела ничего прикольнее... ты ведёшь себя при этом так... так забавно. Как... я не знаю. Как настоящий урод. Как чмо последнее. Таких идиотов, как ты, и таких придурков-матерщинников, таких непроходимых тупиц, таких распоганых поганцев больше нет и не будет – только ты, ты один такой... И никто тебя не заменит. Я хотела, чтоб ты это знал, Филя!
- Настя! – со слезами воскликнул Филипп. – Мне никто никогда не говорил таких слов! Спасибо тебе, Настя...
И Филипп, сморкаясь в платочек, вышел из комнаты другим человеком...
Максим тем временем напряг интеллект и решил действовать немедленно. И вскоре они с Филиппом варили на кухне волшебное варево.
- Я уверен, это ей поможет, Филя, - важно сказал Максим. – Рецепт дошёл до нас из глубины веков, от самой Клеопатры. Читай, что там дальше.
- Значит, так... – Филипп склонился над старой книгой. – Взять одну часть пепла домашних мышей, одну часть из сожжённых лошадиных зубов, одну часть медвежьего сала, смешать с большим количеством мёда, добавить костный мозг. Втирать в облысевшие места, пока не вырастут волосы...
- Всё будет o'кей, Филя!
Между тем Настю решила посетить Алла.
- Ну, Настюха, как идут дела? – спросила Алла, оценивающе вглядываясь в Настину плешь.
- Алла Борисовна, представляете, эти придурки поверили, что я лысею, - Настя хихикнула. – Они даже не заметили, что я всё время выдёргиваю из головы по волоску...
- Молодец, девочка. Только не называй Филю придурком.
- А как мне его называть?
- Просто засранцем... Ой, нет, прости, это его интимное прозвище. Я хотела сказать – называй его Король Ремейков. Теперь мы все должны так его называть.
- Ну, король ремейков так король ремейков... – легко согласилась Настя. А скажите, Алла Борисовна, я уже достаточно похудела?
- Да, прогресс есть. Но мы должны добиться некоторой костлявости... И с голосом у тебя что-то не то. Нужна лёгкая как бы прокуренность. И петь ты должна так, будто не поёшь, а просто базаришь. Без эмоций, понимаешь? И тогда ты добьёшься полного сходства с... с тем, с кем надо.
- Я порепетирую...
- Порепетируй, Настя, порепетируй! У тебя всё получится...
- Алла Борисовна, а может, скажем всю правду этим придуркам... то есть, я хотела сказать, королю ремейков и этому... как его, второго-то...
- Лучше не надо. Это будет наша с тобой тайна, Настенька.
И Алла, подмигнув, удалилась таинственной тенью.
Вскоре таинственной тенью к Насте вошёл Филипп, держа в руках дымящуюся кастрюльку с волшебным средством.
- Настя, мы с Максимом это сделали, - зашептал Филипп. – Мы сварили какую-то хрень из лошадиных зубов и ещё какого-то дерьма. Это самое верное средство от облысения. Теперь надо втереть это тебе в голову, и у тебя снова будут длинные, густые волосы...
Настя попятилась:
- Не надо, Филя... Оставь это себе. Я знаю, тебе пригодится...
- Нет, Настя, я спасу тебя. Обо мне не думай. Я свою лысину отлично зачёсываю – никто даже не догадывается...
- Тогда отдай это Максиму... Пожалуйста, Филипп. Не надо. Мне и без волос хорошо...
- Настя, ты должна стать такой, как прежде. Иначе Алла поставит на твоё место свою полуфабрикантку из Могилёва.
- Это ничего... Я согласна, - пропищала Настя, пытаясь спрятаться.
- Иди ты, Настя. Это же... крандец твоей карьере. А ты святая, Настя!.. И я выполню свой продюсерский долг. Я вотру эту мазь тебе в голову! Я не дам Алле убрать тебя с эстрады!
Накинувшись на Настю, Филипп в неистовом порыве благородства надел ей на голову кастрюлю с волшебным снадобьем Клеопатры. Дикий звериный крик потряс жильцов элитного дома и рассеялся в коридорах...
...Вечером Алла и Филипп снова выясняли отношения.
- Филипп, твою мать, кто тебя просил? – вопрошала Алла. – Зачем ты это сделал, засранец? У Насти опять вырос огромный хайр! Грива, как у лошади!
- А тебе нужно было, чтоб она стала совсем лысой? Ты жестокая, Алла!
- Ты... король ремейков хренов. Я не хотела, чтоб Настя стала совсем лысая! Просто у неё должно было стать волос поменьше, голос потише... нет, голос должен был вообще исчезнуть... и фигура должна была стать... такой, немного доскоподобной.
- Алла, ты... Ты не человек! Ты Гитлер.
- Нет. Я не Гитлер. Я хотела, чтобы Настя стала похожа на мою дочь Кристину и снялась вместо неё в ремейке фильма «Чучело», если кто-нибудь решит это дело замутить – понял ты?
- Но я должен ехать с Настей на гастроли!
- Вместо Насти с тобой поехала бы Наташа из Могилёва. Я её почти подготовила! Мы ей уже и ноги вытянули!
- Иди ты... – Филипп сел на кровати, пытаясь осмыслить все хитросплетения мысли Примадонны. – Слушай, а почему Кристина сама не может сняться в ремейке фильма «Чучело»?
- Она сейчас набирает вес и репетирует мои манеры. Ещё немного, и она стала бы моей копией! Я хотела, чтоб она заменила меня на Фабрике звёзд.
- Алла, но зачем?
- Да потому что достали меня все! Достали! – закричала Алла. – Ненавижу вас всех, бездарности!
- Да... – задумался Филипп. Хочешь не хочешь, а в «Чучеле» теперь придётся сняться мне. Всё-таки я здесь единственный – король ремейков!
И Филипп, с головой накрывшись одеялом, погрузился в глубокий здоровый сон. Алла же ещё долго смотрела в потолок и думала, как ей жить дальше.

6. ОРДЕН

Филипп был расслаблен и мролюбив. Но почему-то именно в такие моменты Алла бывала не в духе.
- Ты слышал, что певице Валерии – кстати, дурацкое имя – дали орден? – с тихой злобой спросила Алла и скрипнула зубами.
- Алла, ты же знаешь, это её ненастоящее имя, - с ленцой ответил Филипп, нежно посмотрев на супругу. – Настоящее имя Валерии – Алла. Но однажды она поняла, что никогда с тобой ей не сравниться, и поэтому перестала быть Аллой. И стала Валерией. То есть она этим сразу призналась: я так, никто, я просто Валерия, фуфло, мелочь, типа на минутку заскочила, вообще не при делах...
- Что ты мне зубы заговариваешь? – Алла скрипнула зубами ещё красноречивее и взбрыкнула ножкой. – Валерии дали орден – «За возрождение России». Насколько я знаю, Валерия занималась разными вещами – но за попытками возродить Россию она замечена не была! Детей она нарожала – это да! Но Россию возродить ей слабо...
- Алла, нучто мы о ней знаем? – примирительно спросил Филипп. – Может, где-то, как-то, по пьяному делу, в несознанке она Россию и возрождала... Всё может быть. Люди скрытные.
- Я одного понять не могу. Почему Валерии этот орден дали, а мне – нет?
- А ты возрождала Россию?
- Филя, - надменно сказала Алла, - у меня такая биография, что я уже сама не помню – возрождала я Россию или нет... Но чувствую, что возрождала. Я, Филя, чем только не занималась, страшно вспомнить...
- Алла, ну на фига тебе этот орден, это возрождение и эта Россия?
- Конечно, они мне на фиг не нужны! Но я ненавижу несправедливость. Ты знаешь, кому ещё такой орден дали? Надьке Бабкиной и Томке Гвердцители. А Томке вообще на Россию плевать – она грузинка!
- А Бабкиной, значит, правильно орден дали? Она-то русская.
- Неправильно. Она с молодым живёт – это не по-нашему, не по-русски! Не по-христиански это! Так ни хрена не возродишь!
- Ты тоже с молодым живёшь, - с удовольствием напомнил Филипп.
- Ты про Макса? –Алла пожала плечами. –Что ты, Филя, у нас с ним ничего нет...
Филипп резко перестал благодушествовать и обиделся. Взмахнув длинными ногами, он порывисто спрыгнул с койки:
- Вот что я тебе скажу, Алла. Иди ты знаешь куда...
С испорченным настроением Филипп сунулся к Максиму, оторвал его от чтения немецких философов и озадачил проблемой ордена «За возрождение России» для Аллы.
- Алла хочет этот орден? – легкомысленно переспросил Максим, в пол-уха выслушав эту зубодробительную историю. – А давай его из картона вырежем, на булавку наколем и напишем: «За возрождение России».
- Не, это фигня. Где мы в центре Москвы картон найдём? И вообще, Алла настоящий орден хочет...
- А давай Лужкову напишем письмо. Открытое.
- Открытое не дойдёт... – Филипп задумался. – А вообще идея ничего. Напишем Лужкову так: давай орден, ты, понял, нет? Взял орден и дал сюда!
- Нет, Филя, нет, надо написать так: обратите внимание на выдающихся деятелей отечественной культуры, неукоснительно осуществляющих поднятие национальной своеобычности и последовательно укрепляющих фундаментальные основы историко-культурных ценностей на фундаменте государственно-исторического, идеолого-национального и историко-культурологического самоотождествления российской общественности на фоне укореняющейся тенденции...
- Максим, Максим! – в испуге закричал Филипп и заткнул уши. – Остановись! У тебя опять припадок!
- Прости, - Максим кашлянул и оправился. – Снова интеллект попёр. Интеллект – это, понимаешь, как понос... Короче, мы вот что сделаем: напишем список из нескольких приличных людей, попросим, чтоб им орден дали – и впишем туда Аллу...
Филипп насторожился:
- Так, погоди. Ты хочешь сказать, что... чтобы Алле дали орден, надо написать целый список из каких-то приличных людей и потом Аллу незаметно в него вписать?
- Ну да! – бесхитростно ответил Максим.
- Понял, - зафиксировался Филипп на этой простой идее и снова задумался. – А теперь расскажи, каких ты знаешь приличных людей.
- Э-э-э... Ну, например... – Максим растерянно заёрзал. – Так сразу никто на ум не приходит.
- Максим, ну напрягись.
- Я напрягаюсь... Может, эта... Волочкова? – наобум боякнул Максим и зажмурился от дурных предчувствий.
- Ты что, Макс, долбанулся? Волочкова, Сволочкова... Она же у Ксении Собчак мужика увела.
- Тогда... Ксения Собчак! – нашёлся Максим.
- Совсем сдурел! – рассердился Филипп ещё больше. – Собчак поклялась Волочковой ноги сломать. А вдруг, пока ты её будешь в список вносить, Собчак возьмёт – да сломает Волочковой ноги к чёртовой матери.
- Тогда я не знаю... Ну нету больше людей, нету!
- Думай, Макс, думай... Ты должен вспомнить! Иначе Алла останется без ордена за возрождение России!
- Вспомнил, вспомнил! – запрыгал Максим, хлопая себя по поджарым ляжкам. – Наташа Королёва!
- Приехали. Здрасьте, - мрачно сказал Филипп. – Да ты знаешь, как она Игоря Николаева заставила на себя работать?
- Откуда же я могу это знать? Я тогда ещё в школе учился...
- Так вот знай, - Филипп зашептал Максиму на ухо, - Наташа Королёва – страшная киевская женщина. Она наварила Николаеву борща, уговорила его съесть, а когда Николаев стал мучиться от страшной боли в животе, она сказала, что даст ему противоядие только в обмен на всемирную славу...
- Что-то я не замечал, чтобы у Наташи Королёвой была всемирная слава, - возразил Максим.
Филипп зловеще продолжал:
- А ты не замечал, Максим, что Николаев ходит какой-то пришибленный и со странным выражением лица?
- Замечал.
- Это он до сих пор мучится от борща Наташи Королёвой... Она не получила всемирной славы – а он так и не получил противоядия от чёртова борща!
- Как же он после этого может музыку писать?
- А он и не может... – значительно сказал Филипп, и Максим ахнул:
- А ведь действительно...
- Ладно, Макс, не отвлекайся. Вспомни хотя бы одного приличного человека!...
Максим скорчился от усиленного мыслительного процесса. Но и после долгих изнурительных потуг искомая личность так и не была определена.
Чувствуя, что его имидж интеллектуала пошатнулся, Максим в отчаянии обратился к Насте:
- Настя, помоги мне! – взмолился Максим. – Если я до утра не сочиню список приличных людей, Филипп мне этого не простит...
- Фигнёй какой-то занимаетесь! – удивилась Настя, дуя на свежеокрашенные ногти. – Давай лучше составим список разных козлов. Я их столько знаю...
Максим держался за виски, надеясь сосредоточиться:
- Нет, нет, не сбивай меня... Нам нужны хорошие, добрые, приличные люди... симпатичные... милые люди... блин, одни уроды в голову лезут... Слушай, я вспомнил! Певица Жасмин! Она вполне приличная.
Настя хихикнула:
- А ты знаешь, что настоящее имя певицы Жасмин – Сара?
- Сара?.. Чёрт! – Максим расстроился. – Что-то мне подсказывает, что Сара не может заниматься возрождением России... А что ты скажешь за Лолиту?
- У неё любовник из солнцевской мафии. Все так говорят.
- Это минус. Хотя... – Максиму вдруг пришла в голову парадоксальная мысль. – Слушай! Ты не в курсе, солнцевская мафия случайно не занимается возрождением России?
- Нет. Им пока некогда. Они с Лолитой не могут разобраться.
И Настя залюбовалась ногтями цвета мокрого асфальта.
- Блин! – воскликнул Максим. – Ну я попал... Срочно нужен человек. Кто-нибудь такой... русский, фундаментальный... – Максим подключил воображение. – Незапятнанный... румяный... близкий и понятный всем... с круглым лицом и светлыми глазами... с таким глупым бабьим смехом...
- Макс, ты меня заводишь! – Настя игриво хихикнула.
- Такой, чтоб в блестящих пиджаках ходил... немного подёрнутый жирком, как молодой тюлень, но ещё подвижный... – продолжал Максим, волнуясь.
- О, я не могу... – Настя заёрзала в нетерпении. – я всегда о таком мечтала... продолжай, Максик, продолжай...
- С жёлтыми кудрями... – выдал Максим.
- О! Жёлтые кудри!... Я сойду с ума!...
- Приличный, приличный человек... его боготворит мелкое начальство и посетители оптовых рынков... тётки с золотыми зубами плачут, услышав его голос... он обожает петь дуэтом с толстыми женщинами, поддерживать их за жировые складки, бухаться перед ними на колени и кричать в зал: «Пока будет биться моё сердце – я буду петь для вас!»
- О! Боже! Как ты угадал, Макс! Это мой идеал...
- Он участвует в ток-шоу, где базарит об искусстве... – заводился Максим всё больше и больше, захлёбываясь. – Он поёт с напряжением, широко открывая рот, как дети поют, сидя на горшках, когда думают, что их никто не слышит – громко и самозабвенно...
- Говори, говори!... – крикнула Настя в исступлении.
- Да я говорю, говорю... Как же его зовут-то, блин?.. А! – Максим хлопнул себя по лбу. – Николай Басков его зовут! Вот кто нам нужен! Вот кто получит орден за возрождение России вместе с Аллой Борисовной!
Настя вся как-то сдулась, опала и принялась угрюмо наносить новый слой лака на ногти:
- Тьфу на тебя, Макс! Весь кайф сломал... Кстати, ты прикол про Баскова слышал?
- Слышал! – сказал Максим, переводя дыхание и вытирая со лба.
- Да не этот, другой.
- Другой не слышал.
- Короче, охранники Баскова друг другу СМСки писали. Про него, про Баскова. Всякие гадости. Что он, козёл, официантам мало на чай даёт и не может верхнее «ля» взять. Так Басков эти СМСки охранников случайно прочитал. Сначала офигел, ясное дело; а потом как взял верхнее «ля», и этим «ля» - по почкам их, по почкам! Прикинь! Будете, говорит, моё «ля» помнить!
- Да... всё-таки глупый он, этот Басков. И зачем ему это надо было – по почкам, ля, по почкам... Теперь орден не получит за возрождение России.
В конце концов Максим надорвался в поисках достойных личностей. Он потерял слишком много сил и на какое-то время выключился из общественной жизни...
Настя же оставалась свежа, как роза, только очень воняла ацетоном. На запах приполз Филипп:
- Настя, что с Максом?
- У Макса пена изо рта пошла – я так испугалась, блин, вообще! – охотно поделилась Настя. – А потом Макс как заорёт: вы у меня будете, суки, Россию возрождать или нет?! Ни хрена, говорит, приличных людей не осталось! Сплошной, говорит, разврат, невежество и жажда наживы – не могу, говорит, больше так жить, хочу увидеть приличного человека! Покажите, говорит, мне приличного человека, не то порешу, говорит, всех, или я не пародист! Ну тут «скорая» приехала, увезли его...
- Настя, мы должны продолжить его дело! – заявил Филипп с решимостью пионера-героя. – Надо составить список приличных людей, вписать туда Аллу и попросить выдать им всем орден за возрождение России. Зачем всё это нужно, я уже не помню, но нужно, блин, срочно.
- Филя, я не могу этим заниматься. Ты что, хочешь, чтобы меня тоже в больничку увезли, как Макса, да? Я ведь приличных людей после фестиваля в Юрмале больше не видела... Ты у Аллы Борисовны спроси. Она мудрая. Большую жизнь прожила... много чего помнит...
- Иди ты! – сказал Филипп сам себе. – А ведь и правда, надо Аллу спросить!
И он бросился к любимой супруге.
С радостной улыбкой Филипп сел напротив Аллы, приготовив перо и бумагу:
- Алла, милая, ты знаешь каких-нибудь приличных людей?
Алла думала недолго:
- Да нет, в основном все говнюки... Хотя, если в памяти покопаться, может, и вспомню кого... вот, например, Валерия – вполне приличная баба. Детей любит и всё такое... Томка Гвердцители – честнейший человек, хоть и грузинка... Надька Бабкина...
- Алла, ты гений! – обрадовался Филипп и стал с усердием строчить, высунув язык. – Мы, люди России... требуем... дать орден... за возрождение России... певице... Валерии... – Филипп широко улыбнулся Алле и подмигнул. – Знаешь, Алла, это мы с Максом придумали. Написать письмо, чтоб приличным людям ордена дали... За возрождение России! Круто, скажи? Валерия у нас первая в списке...
- Что-что? – тихо спросила Алла и стала медленно обмякать. – Опять... орден... Валерии?.. А я?..
Алла с неповторимой тяжеловатой грацией повалилась на пол, и её сознание заволокло туманом глубокого обморока.
- Алла, милая... – прошептал Филипп и склонился над дорогим телом.
Из левого глаза Филиппа выкатилась мутная, увесистая слеза. Филипп смотрел на Аллу – она была в эту минуту так спокойна, так хороша, - и сердце Филиппа защемило:
- Какая ты, блин, красивая... когда молчишь, - прошептал он, и слеза упала на Примадонну.
Вдруг Филипп вспомнил что-то важное, подскочил к столу и деловито дописал:
- А также... дайте орден Томке Гвердцители... и Надьке Бабкиной!.. А других приличных людей мы не знаем! – и Филипп ещё раз с восторгом и умилением посмотрел на свою прекрасную неподвижную супругу.

7. НОЧНОЙ ДОЗОР

Настя и Максим утопали в диванных подушках, дули пиво, и на лицах их намечалась лёгкая тень разложения.
- Ну, ну, чё там дальше было?... – спросил Максим, ловя ртом солёный орешек.
Настя посмотрела перед собой мутным взглядом:
- Ну, чё было... короче, как обычно – идёт борьба добра со злом, по тёмным улицам летит ночной дозор... и тут Жанна Фриске, ни с того ни с сего, с какой-то левой группой выступает. И ей кто-то говорит: твоя парикмахерша крови хочет. И Жанна Фриске прямо с концерта слиняла, надыбала где-то банку с кровью, поехала к этой парикмахерше – а остальные девки так на сцене и поют, они даже не заметили, что Жанна Фриске слиняла. Вообще всё это было ужасно непрофессионально...
- Погоди, я не понял – это реально было или ты мне всё ещё «Ночной дозор» рассказываешь?
Настя попыталась задуматься. Не получилось:
- Слушай, Макс, а про что я сейчас говорила?
- Вроде про Жанну Фриске какую-то хрень, что она с концерта слиняла, потому что её парикмахерша крови захотела...
- Ты чё, серьёзно? А как её парикмахершу зовут?
- Я откуда знаю? Ты давай, не отвлекайся... Чего там дальше было, в «Ночном дозоре»?...
- А... – Настя похлопала ресницами. – Ну и вот. Мужик, который был у них самый главный, говорит Антону Городецкому: вот тебе сова. Её зовут Ольга. Кстати, Макс, ты Ольгу Орлову в кино видел?
- Она что, тоже там снималась? Смешно – Ольга Орлова играла Сову.
- А где это она Сову играла? – удивилась Настя.
- Настя, ты дура, что ли? – задал Максим риторический, но принципиальный вопрос. – Ты же только что мне сказала, что Ольга Орлова играла в «Ночном дозоре» сову.
Настя открыла рот:
- Блин! Так это была Ольга Орлова! А я её не узнала... Она здорово сыграла: сидит себе нормальная сова, моргает. Потом как вся затрещит, как давай растягиваться, превращаться – и на тебе: это уже никакая не сова, а голоая баба, только вся в перьях и каких-то соплях. Сопливая сова, мерзкая...
- Меня сейчас стошнит! – Максим выплюнул пивную пену. Хватит уже про сову.
- Не хочешь – как хочешь... – обиделась Настя и икнула.
- Слушай, Настя, а помнишь, ты говорила, что у Лолиты любовник – мафиози?..
- Ну да, - сказала Настя со знанием дела. – Во всяком случае, люди болтают, и в газетах пишут. Вообще я ей ужасно завидую... – Настя мечтательно прикрыла глаза. – Я люблю мафию – это настоящие мужики. Помнишь «Крёстного отца»? Пошёл такой за апельсинами, а враги давай по нему стрелять, апельсины все на землю упали... Это был Марлон Брандо.
- Что, Лолита любила Марлона Брандо?
Настя немного поморгала и пожала плечами:
- В конце концов – а почему нет? Наверное, любила... Но Аль Пачино был круче.
- Ничего себе... – Максим судорожно глотнул ещё пива. – Аль Пачино. Это круто. А как же Цекало к этому относился?
- Не знаю. Лично я от него ни слова не слышала в адрес Аль Пачино.
- Ну ещё бы... Я б на его месте тоже в тряпочку молчал. Ну и что там дальше было, в «Ночном дозоре»?
- Ну, короче, парикмахерша Жанны Фриске хотела крови. Она преследовала ребёнка...
- Ребёнка Лолиты и Аль Пачино?
- Нет... ребёнка этого, как его... Антона Городецкого... – Настя спохватилась и посмотрела на Максима ошалело. – Погоди, Макс! У Аль Пачино и Лолиты что, общий ребёнок?
- Ну, получается, что так...
- А Цекало знает?
Настя и Максим тупо уставились друг на друга и решили сделать небольшую передышку, чтобы прийти в себя. Оказалось, что в странных событиях последнего времени не так просто разобраться...
Приблизительно через час Настя уползла с пухлых диванных подушек по своим девичьим надобностям, и её место занял Филипп.
- Филя, если тебе предложат сняться во второй части «Ночного дозора» - соглашайся, - значительно сказал ему Максим. – Мне Настька рассказала содержание первого фильма – так я просто офигел. Я-то, дурак, думал, что это про вампиров, а это про жизнь Лолиты Милявской.
- Иди ты... – заинтересовался Филипп. – Ну давай, давай, рассказывай!
- Лолита – это вообще не тот человек, за которого мы её принимали. Это какая-то роковая женщина. Причём такие неожиданные факты открываются... Оказывается, Лолита была любовницей Аль Пачино и родила от него ребёнка. Чтобы Цекало ни о чём не догадался, они назвали мальчика Антоном Городецким.
- Может, Подгородецким? Я что-то такое слышал...
- Может, и Подгородецким, - согласился Максим. – Короче, парикмахерша Жанны Фриске догадалась, что Антон Подгородецкий – сын Лолиты и Аль Пачино, и решила взять у ребёнка кровь для анализа ДНК, чтобы потом шантажировать Лолиту. Но Жанна Фриске решила подсунуть ей вместо крови мальчика свою собственную кровь, причём нацедила целую банку и поехала с этой банкой крови прямо с концерта к своей, значит, парикмахерше. А Ольга Орлова сидела в это время дома, вся в перьях и соплях – это я как-то не очень понял... Настя мне не до конца рассказала. Но кино классное.
- А как называется-то?
- «Ночной дозор»... – сказал Максим в лёгком замешательстве. – Кажется...
Прошло время – часа так два-полтора, не больше. Потрясённый Филипп сидел напротив Аллы и награждал её новыми сведениями о жизни:
- Алла, мне тут Максим рассказал, какая дура эта Ольга Орлова... Представляешь, она заболела – простудилась где-то – и вот сидит эта Ольга Орлова дома, смотрит «Ночной дозор». Сидит вся в соплях и решила лечиться, знаешь, чем? Ты не поверишь. Перьями.
- А как она перья принимала – внутрь или наружно? – спросила Алла, на всякий случай записывая рецептик.
- И внутрь, Алла, и наружно. Это был настоящий кошмар. Не дай бог никому. Ольга Орлова стала вся как-то растягиваться, выворачиваться, вся затрещала, отовсюду только перья и сопли, перья и сопли – кто это видел, до сих пор не может в себя прийти...
- А кто, например?
- Например, Жанна Фриске. Помнишь, она раньше работала в группе «Блестящие»? Так вот теперь понятно, почему её оттуда вытурили. Она отдала Ольге Орловой всю свою кровь, чтобы та выздоровела, целую банку крови, представляешь? А эти из «Блестящих» говорят: по контракту вся твоя кровь принадлежит продюсеру, ты не имела права отдавать её Ольге Орловой! Жанна Фриске говорит – а всё, поздно, поезд ушёл, у меня больше ни капли крови не осталось! Потом в неё даже стреляли, когда она пошла за апельсинами...
- Да, мир шоу-бизнеса – жестокий мир, - подвела черту мудрая Примадонна. – Я всегда это говорила...
- А Ольга Орлова с тех пор уверяет всех, что она сова! Я, говорит, сова Ольга... Сова Ольга! Смешно, правда?
- Если бы ты такой стресс пережил, Филя, ты бы ещё сильнее умом поехал.
- Это точно.
Невольное предсказание Аллы начинало сбываться. Той же ночью Филипп заметался в холодном поту, выкрикивая что-то дикое и бессвязное.
- Что, Филя, что? – спрашивала Алла, - я не понимаю тебя.
- Я филин! Я филин!.. – выкрикнул Филипп, выпучив глаза в ночную тьму. – Филин я!..
- Филя, очнись!
- Я филин! – настаивал Филипп и рвал на себе эксклюзивную ночную рубашку.
- Что ты такое говоришь? – Алла заплакала.
- Блин, Алла! – возмутился Филипп. – Я же тебе русским языком объясняю: Я филин! Я филин!!
- Ну, так я и знала. Началось... И до нас добрались тёмные силы.
...Вскоре Алла, измученная Филиными завываниями, пила воду на кухне. Грохоча шлёпанцами, к ней подошёл взлохмаченный сонный Максим.
- Алла, а что всё-таки с Филей случилось?
- Он перетрудился. Кажется, он посмотрел «Ночной дозор», и его психика не выдержала. А тут ещё эта история с Ольгой Орловой... Она сошла с ума.
- Да ты что?
- Да. Творится что-то странное, Максим.
- Я думаю, это действуют враги Лолиты и Аль Пачино. Возможно, во главе их стоит Цекало, а возможно, какие-то мафиозные структуры. Они хотят похитить их ребёнка, Антона Подгородецкого.
- Да, я тоже что-то такое слышала... А к этому имеет отношение Константин Хабенский?
- Возможно, возможно. Я тоже слышал его фамилию в связи с совой Ольгой...
- Что же нам теперь делать, Максим? После Лолиты они возьмутся и за нас – мы слишком много знаем...
- Я знаю, что делать, - Максим сверкнул в темноте зубами и прошептал. – Нужна кровь.
- Я достану, - пообещала Алла и решила действовать немедленно.
Алла решительно разбудила отекшую после пива Настю:
- Настя, ты, наверное, знаешь, что по контракту вся твоя кровь принадлежит продюсеру. Ты помнишь, кто твой продюсер?
- Да... Филя... – Настя по-детски улыбнулась сквозь смутные ночные грёзы.
- Не Филя, а Филипп Бедросович, король ремейков, - наставительно сказала Алла. – И королю ремейков нужна твоя кровь...
- А много?
- Нет. Примерно пол-литра.
Настя помялась:
- А может, он мочой возьмёт? Крови мне как-то жалко...
- А вот Жанна Фриске на твоём месте не раздумывала! Быстренько отдала своему продюсеру и кровь, и внутренние органы!
- То-то я смотрю на эту Жанну Фриске и думаю – чего-то в ней не хватает...
- Ну так что, Настя, отдашь свою кровь?..
- Ладно, если вам очень надо... отдам... – Настя зевнула и мягким тюфяком повалилась на постель.
На следующий день Алла восседала в своём любимом кресле, пощёлкивала острыми клыками и любовалась на густую красную жидкость в высоком бокале...
- Какие же они все тупые!... – Алла плотоядно улыбнулась. – Они столько лет живут со мной в одном доме, и до сих пор не поняли, что я – вампир. Я питаюсь их кровью... Какие идиоты. Всё готовы отдать за место в шоу бизнесе. Они не понимают, что в вечность попаду только я... Потому, что я – вампир! Настоящий вампир! Я – вампир Алла Борисовна!
Алла захохотала. Филипп, сидящий напротив с мокрым полотенцем на голове, зааплодировал, запрыгал от восторга:
- Браво, браво, Алла! Ты великая актриса! Ты обязательно получишь роль в «Ночном дозоре-два»!
- Да на хрена мне эта роль? – Алла пожала плечами и сняла накладные клыки. – Мне вообще ничего не надо. Лишь бы ты скорее выздоровел, Филя.
- Мне уже лучше, милая! – Филипп сдёрнул с головы полотенце и капризно потребовал. А теперь я хочу сову Ольгу! Сову Ольгу хочу! Покажи Сову Ольгу! – и он нетерпеливо заёрзал, как дитя в предвкушении подарка.
- Блин. Задолбал ты меня этой совой... – Алла вздохнула и раскатисто крикнула. – Макс, Настя! Тащите перья! Будем сову Ольгу изображать!
- Алла, и ещё... это... – Филпп протянул Алле свой пустой бокал. – кровищи плесни немножко. Что-то горло пересохло...

8. КОРОЛИ РЕМЕЙКОВ

Как женщины неизбежно чувствуют периодические недомогания, так и Максим раз в месяц непременно должен был поговорить о чём-то умном. К сожалению, предмет умного разговора часто не соответствовал уровню его поползновений. Вот и сейчас Максим, в силу определённых жизненных обстоятельств, говорил о своём друге Филиппе, а не о Шопенгауэре.
- Алла, ты заметила, что популярность Филиппа резко поползла вверх? – спросил Максим Аллу тоном исследования микрофлоры, для солидности нацепив на нос очки.
- Ты считаешь?
- Я в этом убеждён. К тому же у меня есть факты. Я недавно ездил в Текстильщики – это такой район Москвы – и провёл там социологическое исследование. В Текстильщиках знают и уважают нашего Филю.
- Что ж, флаг ему в руки! – ответила Алла, изящно скрывая удивление.
- А знаешь, с чем связана его возросшая популярность?
- Понятия не имею.
- С тем, что он на обложке одного журнала сфотографирован с разбитой мордой. Это очень сильная пиар-идея. Филипп как бы говорит этой фотографией – смотрите, вы, ханжи, что вы сделали со мной из-за каких-то случайных слов на пресс-конференции! Вы мне всю морду разбили!
- Никто ему морду не разбивал, это ему грим такой сделали.
- Я знаю, Алла. Филипп имел в виду, что ему морду разбили морально. Но в Текстильщиках живут святые, доверчивые люди. Они верят всему. Они думают, что Филю жестоко избили, и от всей души ему сочувствуют. Говорят, что Филипп – молодец, а все бабы – суки.
- Какие идиоты.
- Ты права, Алла, ты совершенно права! Идиоты – в понимании Достоевского. Наш великий, по-детски наивный народ до сих пор живёт только там, в Текстильщиках...
Алле разговор стал надоедать:
- Слушай, Макс, может, ты свалишь уже в эти Текстильщики окончательно?
- Что ты! Окончательно я не могу. Там так воняет...
Алла удивилась в душе. Во времена её юности она бывала в Текстильщиках, и там не так уж и воняло... Но, опасаясь возобновления этого разговора, Алла решила не возражать и аккуратно переместилась подальше от Максима метров на пятьдесят – благо жилплощадь позволяла...
- Вы знаете, Алла Борисовна, я сегодня в центре тусовалась, и прикиньте, что там люди говорят! – завопила Настя, настигнув Аллу по дороге в ванную.
- Что они говорят? – обречённо поинтересовалась Алла.
- Что наш Филя – самый крутой, послал всех подальше, надел футболку с надписью «Король ремейков» и плевать на всё хотел...
- Ну и флаг ему в руки.
- А у охранников Фили футболки с надписью «Охрана короля ремейков». Так на этих охранников теперь все девчонки вешаются! И все девчонки делают себе футболки с надписями: «Я тусуюсь с охраной короля ремейков».
- Какие идиоты! – Алла всплеснула руками. – Господи, с кем ты общаешься, Настя! Как это всё поверхностно, пусто! Эта золотая молодёжь, эти тусовки... Съездила бы лучше с Максимом в Текстильщики.
- В Текстильщики? А там прикольно?
- Да, там очень прикольно.
- А что там прикольного?
- Ну... например, там очень воняет...
- Ух ты! Кайф! – обрадовалась Настя и прогарцевала дальше.
Алла села перед туалетным столиком, открыла баночки с кремами и задумалась, вглядываясь в своё лицо, которое показалось ей без грима совершенно незнакомым.
«Итак, что я должна сделать?... – размышляла Алла, похлопывая себя по подбородку. – Филя сфотографировался с разбитой рожей... подонок. А я сфотографируюсь... будто бы у меня нос сломан. Текстильщики будут мои. Тамошние бабы подумают, что меня муж бьёт, и рейтинг поднимется... А ещё... чтоб уж наверняка... надо такой грим сделать – будто бы у меня глаз вытек. Правый. Или левый. Нет, будто бы у меня оба глаза вытекли... И челюсть в трёх местах сломана... Это будет очень сложный грим. Но я выдержу. Ради искусства – всё выдержу. Я не Филя, который нарисовал пару синяков и думает, что всё в порядке... Я – Алла Борисовна! Теперь дальше... Футболки. Футболки – это круто. Надо придумать убойный текст... Например... «Короля ремейков я держу за...»... Нет, никто не поверит. «Король ремейков у меня в подтанцовке»... Да, это хорошо. Ещё можно: «Об короля ремейков я чищу сковородку»... Нет, Филя обидится, про подтанцовку лучше... Да, закажу себе много разных футболок и буду ходить в них на Фабрику звёзд. Вся страна увидит. Все поймут, кто в доме хозяин. А хозяин в доме – кто? Правильно, Алла Борисовна!»
Алла улыбнулась своему отражению: после лёгкого косметического массажа оно определённо стало выглядеть лучше.
Через пару дней её эксклюзивные снимки с разбитым лицом украсили эксклюзивные газеты и журналы. Алла была счастлива.
- Алла, я так испугался, когда увидел эту твою фотографию на обложке... Я думал, тебя правда избили! – сказал ей Филипп, на всякий случай ощупывая лицо супруги. – Как вспомню эти вытекшие глаза... ужас!
Алла сердито ударила Филиппа по рукам:
- Ты думаешь, что тебе всё можно, а мне ничего нельзя? Я тоже хочу, чтоб меня все видели с разбитым лицом! И не смей на меня наезжать!
- Я и не наезжаю... – рфстерялся Филипп. – Я хотел спросить насчёт твоих новых футболок... люди болтают...
- Я так и знала! – рассердилась Алла ещё больше. – Я так и знала, что ты об этом спросишь. Какой же ты гад, Филя. Видеть тебя не хочу!
- Блин... я что-то вообще не догоняю. Чего я сделал-то?
Алла не ответила. Филипп снова почувствовал себя маленьким, несправедливо обиженным ребёнком, которого никто не собирался защищать.
Сгорбившись, Филипп поплёлся в спальню. И подушка привычно поглотила его тайные слёзы.
Ближе к ночи Алла тоже переместилась в спальню. Она плакала рядом с супругом, сложив руки в молитве и глядя на печальные звёзды, зияющие в окне.
- Бедный Филя... – плакала Алла. – Ты никогда не услышишь этих слов... ты для меня всё. Ты мой муж, сын, брат, друг, знакомый, двоюродный брат, шурин, дальний родственник, седьмая вода на киселе, ты моя самая любимая вещица в доме: ты мой прикроватный коврик, ты моя маленькая болонка, ты мой зайчик, ты мой ручной суслик, ты мой фонарик, ты моя коридорная лампочка... Прости, что я обращаюсь с тобой так грубо. Но для меня главное – любовь и поклонение публики. Публика для меня – это всё: это моя любовь, это моя болезнь, непрекращающаяся, как икота, как герпес, как опоясывающий лишай, как заворот кишок, как обширная гематома, защемление, затяжная мигрень, кариес и заусенцы.
Филипп сел на кровати и хрипло пролаял:
- Алла, блин! Заканчивай! Мать твою, ну спать же хочется!
- А ну заткнись! Закончу, когда захочу! – проорала Алла и дала Филиппу хорошего супружеского пинка.
Филипп что-то коротко проскулил и затих. Алла тоже замолчала, поскольку ей было сложно сразу настроиться на прежний молитвенный лад. Но она сделала над собой усилие и продолжила:
- Прости меня, милый Филя, за все мои грехи, вольные и невольные... – покаянно сказала Алла звёздам, и те понимающе покачались в ответ, а спящий Филипп почему-то нервно задёргался...
Через несколько дней Алла потребовала у Максима отчёта о том, как восприняли Текстильщики её последние достижения.
- В общем, Алла, твоя фотография на обложке, где ты со сломанным носом, вытекшим глазом... страшно вспомнить... Фотография твоя в Текстильщиках понравилась. Только одно замечание от местных баб: странно, что тебе космы не повыдергали. Если бы повыдергали космы, было бы совсем убедительно. А вообще тебя очень жалеют... – отчитался Максим.
- Отлично! Значит, я обошла Филю по этой позиции!
- Кстати, Алла, люди из Текстильщиков говорят, что больше не будут участвовать в моих социологических опросах бесплатно. За каждый опрос они требуют грузовик водки...
- Пусть на фиг пойдут, - сказала Алла и обратилась к Насте. – А что в тусовке говорят?
- А в тусовке всем очень понравились ваши футболочки с надписями, Алла Борисовна, - доложила Настя. – Все говорят, что вы современная тётка и очень прикольная...
- Отлично. Передай всем в тусовке, чтоб пошли на фиг...
- Почему это? – обиделась Настя за тусовку.
- А они что, грузовик водки не требуют?
- Нет. Они это... – Настя хихикнула. – Коксу хотят.
- А это что такое?
- А фиг его знает!
- Эх, молодёжь, - вздохнула Алла, - не знают, чего хотят!
Настя и Максим, отчитавшись, уединились в Настиной комнате, с тем чтобы посекретничать.
- Настя, ты поняла, что произошло? – тихо спросил Максим.
- Не-а... – честно ответила Настя.
- Алла и Филя добились неслыханной популярности. В Текстильщиках их знает каждая собака. Мы тоже должны последовать их примеру...
- И что мы должны сделать?
- Нанести себе какие-нибудь увечья... Не настоящие, конечно, а загримироваться. Только это должно быть очень круто, очень страшно. И ещё надо заказать себе футболки с разными надписями. Надписи должны отражать наше общественное положение и наше отношение к жизни.
- Я придумала надпись на футболке: «Я мою посуду за Аллой Борисовной»...
- А я напишу: «Король ремейков – мой друг!».
- А я напишу: «Алла Борисовна живёт с королём ремейков, а я живу с ними обоими»!
- Нет, Настя, так не надо, ты всех только запутаешь...
- Тогда я напишу просто: «Король ремейков – муж Аллы Борисовны»!
- Ну, а ты тут тогда при чём?
- Действительно... Тогда я напишу: «Я знаю короля ремейков».
- Да его всякая собака знает.
- Блин... Тогда... тогда я напишу: «Король ремейков знает меня»!
- Вот! – обрадовался Максим. – Вот – наконец-то то, что надо! Пошли футболки заказывать!
И они, воодушевлённые новыми идеями, ушли. Только почему-то ушли очень надолго.
В доме стало пусто, перестал звучать весёлый Настин смех и нудные интонации Максима – только Филипп одиноко скулил то там, то тут, как потерявшаяся собачонка, и душа Примадонны была полна дурных предчувствий.
- Филя, что-то их долго нет... – сказала Алла. Я начинаю волноваться.
- Не волнуйся, Алла, - встрепенулся Филипп. – Пожалуйста, только не волнуйся. Я тебя и так боюсь. А если ты разволнуешься, ты меня можешь... пришибить нечаянно.
Алла улыбнулась и слегка заехала Филиппу по уху:
- Эх, Филька, Филька. Я ж люблю тебя. Дурака такого.
- Не надо, Алла, - Филипп отбежал от супруги на безопасное расстояние. – Не говори так. Ты меня пугаешь.
- Ты, наверное, сердишься, что я у тебя идеи спёрла?
- Какие ещё идеи?
- Ну, насчёт разбитой рожи на обложке... футболок с надписями... – сказала Алла, немного стесняясь.
- Иди ты, Алла! Какие ж это идеи? Мне просто кто-то сказал – давай, мол, я тебя загримирую и сфотографирую... Я согласился. А потом кто-то сказал: хочешь такую футболку? Я взял. А что, хорошая футболка, тёплая. Только надпись дурацкая. «Король ремейков» - это вообще кто имеется в виду?
- Филя, ты святой! – воскликнула Алла и бросилась в объятия Филиппа. Несчастный окаменел от ужаса, пока Примадонна рыдала на его хрупкой груди.
Супруги переживали новый, неожиданный виток семейного счастья, а Настя и Максим, харкая кровью, тяжело поднимались по лестнице. Они получили серьёзные физические и моральные травмы.
- Как мне плохо... – стонал Максим. – Кажется, у меня нос сломан...
- Зря ты такую рисковую надпись сделал на футболке: «По сравнению со мной – король ремейков, блин, отстой». Народу это не понравилось... – прохрипела Настя, подволакивая покрытую гематомами ногу.
- Надпись народу очень понравилась... Но народ думал, что я ему водки привёз... а я не привёз... Никогда больше не стану заниматься социологическими опросами!
- Ничего, Макс, не расстраивайся. Зато у нас увечья натуральные...
- Это точно... – согласился Максим, слизывая кровь с губы. – Завтра пойдём на обложку фотографироваться.
- Вместе, Макс?
- Конечно, Настя. После Текстильщиков – мы вместе навеки...
Обняв друг друга, они медлено поднимались наверх – туда, к настоящим вершинам шоу-бизнеса, где уже давно мирно посапывали Алла и Филипп.

9. ЗВЕЗДА РОДИЛАСЬ

Максим не знал, чем бы себя занять, и сосредоточился на том, что торчало у него перед глазами – а перед глазами у него торчала Настя.
- Знаешь, Настька, вот смотрю я на тебя... всем ты хороша. А всё-таки не звезда, - заключил Максим после серии длительных наблюдений.
- Ну здрасте, приехали! – возмутилась Настя. – Я – не звезда! А кто, блин, я, по-товоему?
- Фигня какая-то, и больше ничего... Вот Филя – звезда. Звезда во всём.
- Ну-ка поподробнее!
- Это трудно объяснить... Я тебе покажу. Вот... слушай. – Максим взлохматил на себе волосы и начал говорить громко и агрессивно, обращаясь к кому-то воображаемому. – Ты, коряга тупая, не нравится мне твоя полосатая маечка, коза ты, мать перемать, растудыть твою тудышку, выскоблить и выбросить, раскорячество корявое, выбоина ты сучковатая, развела тут засранство, сиськи твои розовые, кончай свой распердёж, а ну пошла вон отсюда, непрофессионалка подзаборная...
Настя, поначалу слушавшая монолог с открытым ртом, начала непроизвольно хихикать. Максим остановился и взглянул на Настю в упор и без всякого уважения:
- Ну вот, Настя, а теперь посмотри на себя. Что ты ржёшь, ты мне можешь объяснить? Что тут смешного? Ты же выглядишь – дура дурой... Никакой звёздности!
- Да ладно, Макс, этого никто не видел...
- Это вся страна видела! Когда Филипп – настоящая звезда – грубо, жёстко, брутально матерился на ростовской пресс-конференции, ты сначала смотрела на него, открыв рот, а потом начала хихикать – будто тебе пятки веником щекотали. Хихикать в такой момент! Когда личность Филиппа достигла высшей точки своего развития!
- Но что я могла поделать, это всё было так смешно... – оправдывалась Настя, непроизвольно хихикая от нахлынувших воспоминаний. – Филя был как полный дурак... там же все рты открыли, не только я...
- Тебе надо учиться, Настя. Я скажу всем, чтобы не давали тебе хихикать или сидеть с открытым ртом!
Настя похлопала глазами, но рот её оставался открытым. Максим рассердился не на шутку:
- Твою мать! Настя! Закрой рот, мать твою!
- Чего? – хихикнула Настя.
Максим плюнул в сердцах и схватился за голову. За Настину.
В это время в другом конце квартиры Алла решила вправить мозги Филиппу.
- Знаешь, Филя, всем ты хорош... – говорила Примадонна, всматриваясь в Филиппа тяжёлым недобрым взглядом. – Но сейчас, когда у нас за плечами уже долгий путь, и мы можем быть друг с другом полностью откровенны, я хочу сказать тебе прямо. Ты засранец, Филя. Ты – не звезда.
- Я не звезда? – уточнил Филипп.
- Да, ты не звезда.
Филипп усмехнулся:
- Ты, что ли, звезда?
У Аллы вытянулось лицо:
- Что-о-о?! Что ты сказал, пацан?!
- Алла... Милая, милая, милая, нежный мой ангел земной... – затараторил Филипп. – Ты звезда. Ты самамя звёздная звезда. Самая раззвёздная. Но всё-таки я не понимаю. Какого хрена я-то не звезда?
- Вот видишь! Ты спросил: «какого хрена». Разве звёзды так спрашивают?
- А фигли бы им так не спрашивать? Как ещё, на хрен, спрашивать-то?
- Подумать только... – Алла возвела очи к потолку. – даже Настя, глупая маленькая девочка, в способности которой я так долго не верила – даже она проявила настоящий звёздный характер... Помнишь, Филя, когда ты на своей знаменитой пресс-конференции, которая уже вошла в анналы – причём в самом плохом смысле этого слова – когда на этой конференции ты, говнюк, изрыгал потоки площадной брани, матерился, как извозчик, из-за каких-то поганых ремейков, юная Настя сидела с таким выражением лица, что на нём ясно читалось её отношение к твоему позору. Она слегка прикрыла рот – в изумлении, как будто всё ещё не веря собственным ушам – а потом, когда она всё-таки поверила собственным ушам, юная Настя начала смеяться. Она смеялась над этой глупой ситуацией, над тобой, над этим несовершенным и грубым миром – а ты всё матерился и матерился... козёл ты, Филя, полный...
- Алла, ты скоро закончишь? – рискнул поинтересоваться Филипп.
- Нет! – жёстко ответила Алла. – Видишь ли, Филя, я всё это время думала о тебе, о себе и о нашей жизни. И я поняла. Ни хрена ты не звезда. Ты подделка под звезду. Ты плебс. Ты животное. Но если ты пересилишь своё грубое звериное начало и приобретёшь немного одухотворённости в мыслях, словах и поступках, я, может быть, не пошлю тебя к такой-то матери и позволю тебе ещё какое-то время возле меня попастись... Что с тобой, Филя? Ты плачешь?
- Нет, блин. Это я так плююсь. Через глаза! – огрызнулся Филипп, отворачивая от Аллы заплаканное лицо. – Прощай, Алла! Я ухожу!
И Филипп решительно отправился на кухню выпить молока и успокоиться.
Там уже сидела Настя, аналогично зарёванная. Она тоже пришла выпить молока и успокоиться. Но концентрация горя в одной кухне была столь велика, что оба решили дерябнуть водки.
- Настя, а ты знаешь, что ты – настоящая звезда? – спросил Филипп.
- Не надо, Филипп, - Настя покачала рыжей головой. – Я знаю, что я просто недоразумение. Я сижу, открыв рот, хихикаю когда не надо, и вообще я дурочка... Вот ты – звезда.
- Нет, Настя, я знаю, что я засранец. Я животное. Я это... как его... блебс! – взрыднул Филипп.
- Кто? – не поняла Настя.
- Блебс. Блебс я! – повторил Филипп и стукнул себя в грудь.
- В каком смысле?..
- В прямом. Я блебс... Нет, погоди, - засомневался Филипп, - то ли блебс, то ли – плебс. Не помню точно, как Алла меня обозвала... Короче, на букву «Б» или «П». Я подделка под звезду. Китайская подделка. То есть нет... болгарская...
- А я... я самая тупая девушка на свете! – заявила Настя с пьяным отчаянием. – Во мне нет ничего звёздного.
- Есть! Ты, Настя, одухотворённая, блин! Ты так охрененно рот открываешь, когда я матом ругаюсь – это так вообще интеллигентно, блин!
- А ты... ты брутальный. Ты достиг пика развития своей личности!..
- Иди ты! Ни хрена подобного! – Филипп стукнул по столу. – Просто ни хрена подобного!
- Да я зуб даю – ты достиг пика, Филя! Пика развития своей личности!
- А у тебя звёздный характер. Я тебе зуб даю. Ты умеешь посмеяться над грубостью мира, ты поняла?
- А ты брутальный, - настаивала Настя, игриво грозя Филиппу пальчиком. – Брутальный, брутальный, брутальный!
- А чё такое – брутальный?
- А фиг знает!
- А давай ещё выпьем! – предложил Филипп.
- А давай!
И Настя захихикала.
Алла и Максим сидели в гостиной с зажжёнными свечами и старались не вслушиваться в пьяные вопли, доносящиеся с кухни.
- Да, Макс, в моём возрасте многое приходится переосмысливать, переоценивать... – с печальной мудростью в голосе размышляла Алла. – Вот, например, квартирка, которая стоила сто тысяч долларов уже стоит двести пятьдесят...
- Как это глубоко, Алла, как это метафорично...
- Или возьми группу «ВиаГра» и Валерия Меладзе. Раньше Меладзе был просто грузин. А теперь это грузин с тремя тёлками. Причём тёлки – не просто тёлки, а тёлки с выдающимися, не побоюсь этого слова...
- Буферами?
- Достоинствами. Да... И плюс – что самое поразительное – они всё поют! И в итоге стоимость их увеличивается.
- Это удивительно тонкие наблюдения!
- Нет, это пока что толстые наблюдения. Тонкие будут впереди... Я всё время думаю о том, насколько тонка грань между звездой и не звездой...
- Это верно! – горячо согласился Максим. – Возьми хоть Юлию Савичеву. Пока здесь тусовались – ну, звезда! А как за границей выступила – недоразумение...
- Ты говоришь о переоценке ценностей, - мягко, но наставительно сказала Алла. – А я, мать твою за ногу, говорю о том, что даже самый мелкий, поганенький изъянчик в поведении артиста может загадить в глазах публики все его предыдущие достижения...
- О, как ты права! – восхитился Максим и поцеловал руку Примадонны. – Когда какая-нибудь корова – о присутствующих не говорю – начинает ржать, как сивый мерин, или сидит, распахнув хавальник, это производит настолько отталкивающее впечатление, что я уже с трудом верю в неё, в эту корову, как в творческую единицу.
- А если какой-нибудь кудрявый жирафоподобный полумачо начинает себя вести, как дворник с Ярославского вокзала, у которого бомжи спёрли поллитровку, он уже не артист, он самый настоящий упырь, отброс, бородавка на харе и изверг рода человеческого...
- Алла, только с тобой я могу поговорить о наболевшем... Спасибо тебе, что ты даёшь мне эту возможность!
- Дык блин, Макс, с кем же ещё поговорить-то? Тут же из людей-то больше нет никого!..
Те, на кого намекала Алла, - Филипп и Настя – стремительно достигли пика алкогольной откровенности.
- Я тебе говорю, Настя, что ты настоящая звезда, ты Мерлин Монро и Роза Рымбаева в одном лице! – крикнул Филипп Насте в лицо.
- Ни хрена подобного! Ни хрена подобного, потому что звезда, блин, ты! – прокричала Настя, переходя на визг. – И звезда охренительная! У твоей личности сейчас как раз пик развития!
- Нет, Настя, не говори так! Я давно не звезда!... Я так, зашёл погреться!... А ты ведёшь себя с настоящим звёздным достоинством!
- Так. Короче, Филя. Ты уже достал меня! – Настя уставилась на Филиппа внезапно озверевшими зелёными глазами. – Меня уже достали твои глупые гляделки, Филя. Что ты на меня пялишься, как баран на новый синтезатор? Почему ты, мать твою, никак врубиться не можешь своими розовыми мозгами, что я, блин, не звезда ни с какого боку, ни к с какого перепугу!
- Ты чего? – опешил Филипп.
- Того! По-русски сначала научись га-ва-рить, ты, фигня из подворотни! Ты чего неподготовленным-то припёрся, а? – Настя говорила всё решительнее и жёстче, и глаза её начали по-кошачьи желтеть. – Мать твою, врубись уже наконец в ситуацию, что это ты, Филя, самая настоящая, блин, звезда, и хлебальник свой закрой, пока гланды не продуло, полудурок ты попсовый, растудых эстрадный, а ну встал и вышел отсюда! Что, не понял, что ли? Раззвезделся тут! Звездун! А ну встал и вышел, мать твою! Пошёл в звезду – что непонятно-то? – пошёл в звезду! Тебе говорю – пошёл в звезду, ну! В звезду иди!
Филипп смотрел на Настю, всё шире открывая рот, как рыба, которую выбросили на берег, а под конец её монолога он вдруг начал смеяться каким-то нездоровым нервическим смехом...
Внезапно Настя замолчала. Лицо у неё было непривычного землянистого оттенка.
- Филя, что это было? – спросила Настя слабым голосом.
Филипп продолжал странно посмеиваться и ничего не отвечал.
- Ой... я так разволновалась...
- Всё нормально, Настя, - выговорил Филипп, опрокидывая в рот последнюю стопку. – А ты крутая! Любому кузькину мать покажешь... Короче – поздравляю, Настя! С этого дня ты настоящая звезда!
- Фу, бляха-муха... – сказала Настя, приходя в себя. – Ну, ёптыть... наконец-то!

10. ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАША ТЁТЯ

Настя проснулась от того, что кто-то остервенело звонил в дверь. Отчего-то ей стало не по себе. Она вбежала в святая святых – супружескую спальню – и растолкала беспокойно спящего Филиппа:
- Филя, звонят... Вставай! В дверь звонят, Филя! Иди, открой!
- Настя, ну что это такое... – пробормотал Филипп и перевернулся на другой бок. – Ты опять около меня крутишься. Причём с утра. Это неприлично. Мы же договорились и прессе объявили, что твоё имя не должно ассоциироваться с моим. Больше никаких дуэтов, никаких совместных гастролей. Всё, Настя, отзынь от меня...
- Филя, да мне эти гастроли уже вот где. Я и сама не хочу с тобой ассоциироваться. Но в дверь же звонят!
- Ну ты тупая, Настя. Ты нам обоим имидж портишь! Иди отсюда! Иди, иди. Я ничего не слышал... ничего не знаю...
«Сам дурак!» - подумала Настя, но ничего не сказала.
В дверь продолжали звонить. Настя бросилась к Максиму – тот оккупировал санузел, занимался утренними туалетными процедурами.
- Максим, выходи! Кто-то в дверь звонит, мне страшно!
- Так, Настя, я всё понял! – испуганно крикнул Максим, закрываясь на защёлку. – Теперь ты хочешь ассоциироваться со мной, да? Не выйдет! Я уже ассоциируюсь с Аллой Борисовной!
- Максим, кто-то в дверь звонит... Я боюсь сама открывать...
- Я опять всё понял, Настя! Сначала – открой дверь, потом – пойдём в ресторан, потом дуэт запишем... А там и дети пойдут! Хрен тебе. Я ещё не готов, ты поняла? Когда буду готов – сообщу!
Настя расплакалась:
- Страшная вещь – шоу-бизнес.
Под непрекращающийся визг дверного звонка Настя умыкнула с кухни табуретку, взяла с балкона верёвку и решительно прошла в свою комнату.
- Я презираю вас, акулы шоу-бизнеса, - говорила Настя, задыхаясь от слёз и сооружая петлю трясущимися руками, - грязные журналисты, тупая подпевка, колченогая подтанцовка, тормозные композиторы, умственно-отсталые аранжировщики, криворукие дизайнеры...
Она стояла на табуретке с петлёй на шее, в последнем творческом порыве припоминая, о ком ещё стоит сказать пару ласковых, и не заметила, что за ней с интересом наблюдает зашедшая на шум Алла:
- Продолжай, Настя, продолжай... – с одобрением сказала Алла и устроилась поудобнее. – Здорово говоришь!
- Спасибо вам! – Настя засмущалась и поправила петлю на шее. – В глубине души я считаю себя вашей ученицей. А вовсе не ученицей Фили, который не разрешает мне с ним ассоциироваться!... Ладно, на чём я остановилась?
- На криворуких дизайнерах... – с удовольствием напомнила Алла.
- А, точно! – Настя с воодушевлением продолжала. Я презираю вас – криворукие дизайнеры, потные гримёры, маньяки-администраторы, козлы-осветители, извращенцы-операторы...
Алла вдумчиво кивала:
- Про рабочих сцены скажи.
- Рабочие сцены – отбросы общества! – подхватила Настя, качнувшись на табуретке. – Скудоумные охранники, уроды-полотёры, полупридурки-клипмейкеры, водители-беспонтовщики, официанты-раззявы, фотографы-губошлёпы, публика-дура...
Что-то упорно мешало Алле вслушаться в Настину речь... Оказалось, что кто-то трезвонил в дверь.
- Настя, ты погоди, кто-то в дверь звонит, я открою и вернусь...
- Ладно, я подожду... Так, про кого я ещё не сказала?
Алла подошла к входной двери, сощурилась и приникла к дверному глазку. Там нарисовалась странная, дикая физиономия в блестящем берете.
- Простите, вы к кому? – спросила Алла, и дикая физиономия всполошилась, захлопала синими веками:
- Здравствуйте, я ваша тётя. Я приехала из Киева. Я буду у вас жить.
- Вы ошиблись адресом. Может, вы даже не в ту страну попали.
- Нет. Я приехала из Киева. Я ваша тётя. Я буду у вас жить!
- Здесь?... но здесь все места заняты.
- Ой, это так грустно. Но у Киеве тоже все места заняты. Поэтому я буду жить у вас. Я ваша тётя. Как будто бы. Из Киева. Я уже не понимаю – ну шо здесь не ясно. Я так всё объясняю хорошо...
- Но куда мне вас положить?
- Положите меня с кем-нибудь помоложе. Потому шо терять мне всё равно нечего. Если я живу с женщиной, про меня говорят – Верка-лесбиянка. А если я живу с мужчиной, говорят – Андрюшка голубой... Поэтому я живу с ребёнком...
- Погодите, погодите. Вы сказали – Андрюшка голубой?
- А вы шо-то имеете против? – забеспокоилось странное киевское существо.
- Да нет, я просто не поняла... С вами ещё и Андрюшка?
- Да! – обрадовалось существо. – Данилко.
- И Данилко здесь?
- Так точно. Данилко здесь. Наконец-то вы меня вспомнили, Алла Борисовна. Андрюшка, Данилко, Верка, Сердючка – все тут, все, как говорится, в гости к вам. Причём – с салом и горилкой!
Алла открыла дверь и впустила гостью, единую в нескольких лицах и потому, вероятно, такую огромную.
- Про горилку надо было сразу сказать, а не морочить мне голову! – строго сказала Алла. – Проходите, будьте как дома... Давайте сразу на кухню.
...Филипп проснулся через пару часов, поплёлся на кухню, почёсывая живот и с удивлением вслушиваясь в непривычные звуки из глубины квартиры. Алла пела где-то вдалеке что-то из репертуара Надежды Бабкиной: «Напилася я пьяна, не дойду до дома...»
В кухне же хозяйничала незнакомая баба в берете.
- Так, я не понял, что за дела? – спросил Филипп. – Почему Алла орёт пьяным голосом народные песни?
- Ой, да ладно, - отмахнулась Верка. Нехай Примадонна проорётся...
- Вы кто вообще такая?
- Я ваша тётя, - заученно сообщила Верка. – Я приехала из Киева. Зовут Вера. Я буду у вас жить, товарищ Пугачёв. Угощайтесь сальцом, возьмите шмат побольше...
- А чего тебе в Киеве не жилось, тётя?
- Хохлы меня ненавидят за мою бешеную популярность у москалей. Только и ждут, что у меня голос пропадёт, парик слетит или сиськи отвалятся. Ненавидят люто. Завидуют. Гадости говорят... Всем рассказывают, будто у меня три квартиры.
- А у тебя три квартиры?
- Ну да, три. Так то ж у Киеве. Не в Москве. Так что считай – нету у меня ничего. Голь я перекатная... Кроме сисек – ничего нету.
- Кончай про сиськи. У меня на них... аллергия.
- Ты больненький, что ли?
- Ага, больненький. Такой больненький, что мало не покажется. Ты вот что, Вера. Вали обратно в Киев.
- А чегой-то?
- А тогой-то. Я, блин горелый, запретил с собой ассоциироваться красивой девке, длинноволосой, рыженогой... – Филипп задумался. – Нет, извини, дубль два... переговорю. Короче, я длинноногой, рыжеволосой девке запретил с собой ассоциироваться. А тут ты являешься – страшная, как моя жизнь. Если тебя начнуть со мной ассоциировать – я ж от стыда провалюсь. Так что ты, тётка, вообще тут не в кассу со своим салом...
- Ты, Хвиля, больно много себе позволяешь. А я тебе не опасная. Я ж ненадолго приехала – ну поболтаюсь тут маленько, приобрету вес, опыта поднаберусь, на экране помелькаю как следует... «ВиаГра» тоже сначала сопротивлялась – а потом ничего, принюхалась, и песню со мной записали, прошмондовки... И Глюкоза сначала нос воротила – а как ткнули её пару раз в навозную кучу, сразу подобрела, сика маринованная... А у вас много-то и не попрошу. Я и домработницей согласная, и кухаркой. Будете у меня как сало в шоколаде, на всём готовом, в день по центнеру прибавлять. Место своё я понимаю. Но если ты, баран худосочный, болгарин... хренов... будешь мне палки в колёса сувать...
- Ну и что тогда?
- А то тогда. Пойду и развоняю Алле Борисовне, что реактивный самолёт купил на восемь посадочных мест и в Тибет намылился. Мудитировать. А её с собой мудитировать не берёшь.
- Не мудитировать, а мендитировать... деревня!
- Этих тонкостей я не знаю – как услышала, так и записала.
- Значит, ты мой духовный кризис решила сделать предметом шантажа, да, тётка?
- Да! – радостно согласилась Верка и заметила. – Вообще мне бы такой духовный кризис – целый, блин, двухмоторный самолёт...
- Молчи лучше!
- Молчу, молчу... Ну так что, Хвиля, наварить тебе вареников?
- Хрен с тобой. Вари. Всё равно жрать-то что-то надо... Только не называй меня Хвиля. Я – Филипп Бедросович.
- Да, - вздохнула Верка и засучила рукава, - вы, москали, и пожрать любите, и понты покидать... Эх, ты, Хвилипп Бедросович.
- Я Филипп, а не Хвилипп! – рассердился Филипп.
- А я шо сказала? – удивилась Верка.
В общем, следующие два часа Филиппу пришлось немного поработать логопедом.
В другой комнате Максим прикладывал к вискам Аллы куски льда, надеясь облегчить её страдания.
- Макс, никогда не пей горилку... – глухо простонала Алла. – Всё, что про неё рассказывают, - всё ложь... Никакого духовного просветления. Просто – страшное пойло. Но если всё-таки будешь пить, не закусывай салом... невыносимая изжога. Перед глазами круги... квадраты... параллелепипеды...
- Алла, ты умираешь?
- Ага, щас. Разбежалась... Я хочу тебя предупредить, Макс. Бойся её. Бойся тёти из Киева, которая будет у нас жить...
- Она будет у нас жить? Но почему?
- Не знаю я!... Так получилось. Она зомбирует людей... все покупаются на её горилку... Она рассказывает жалобные истории про то, как её ненавидят хохлы... У неё много имён. Иногда она называет себя Веркой, иногда Андрейкой, иногда Данилкой... а иногда этой... Пердючкой, что ли...
Максим задумался:
- Интересный экземпляр. Я должен с ней поговорить. Она может стать материалом для научной работы. Я хочу понять – каждая из её личностей накапливает отдельный культурно-исторический опыт, или он у них общий, один на троих?
- Я тебе покажу на троих! Макс, ты что, уже выпил?
- Алла, что ты говоришь! Конечно, я могу выпить – ради эксперимента... но просто, для удовольствия – никогда. Прости, Алла, я должен поговорить с этой тётей из Киева. Ради науки.
- Ты погибнешь!.. – вскричала Алла в ужасе.
Но Максим уже устремился навстречу новому кошмару.
- Мать моя женщина, совсем забыла... Максим! – крикнула Алла ему вслед. – Максим, я забыла тебе сказать! Там Настя... Настя собралась повеситься! Спаси Настю!
Ответом ей была зловещая тишина, только горилка стучалась о виски.
- А вообще-то, чего это я так ору? – спросила себя Алла. – Мне что, больше всех надо?.. Повесится и повесится. Будет где тётю из Киева положить.
Настя же продолжала стоять на табуретке с петлёй на шее. И чем дольше она стояла, тем безнадёжнее казалось ей положение вещей – уже не только в её частном случае, но и в глобальном, в масштабе всей страны или даже всего человечества.
- Прощай, немытая Россия! – прошептала Настя. – Страна рабов, страна господ. И вы, уроды голубые, и ты... как там дальше?.. и ты... с икрою бутерброд... – нашлась Настя и зааплодировала сама себе. – Блин, жрать охота...
В Настину комнату вошёл несколько осоловелый Филипп и посмотрел на Настю без сочувствия.
- Филя, сними меня отсюда! – попросила Настя. – Я не могу верёвку развязать... У меня шея затекла... Помоги, Филя.
- Не могу, Настя. Пойми, это бизнес. Не думай, что я тебя больше не люблю. Я по-прежнему твой продюсер. Но мы не можем быть вместе. Публика не должна нас друг с другом ассоциировать... Ты простишь меня, Настя?...
- Да... – сказала Настя: у неё не было сил вступать в дискуссию.
- Вот и чудненько. Прощай, моя девочка, - нежно сказал Филипп и вдруг заорал на всю квартиру: - Ну чего, блин, вареники там готовы или нет?!
Кто-то проорал что-то утвердительное, и Филипп ушёл, хлопнув дверью.
- Вареники... – прошептала Настя и заплакала.
Густой завлекательный запах из кухни проник в её ноздри, и она стала осторожно развязывать петлю на шее, забыв о проклятом шоу-бизнесе, едва не сгубившем её юную жизнь.